Белая дорога (др. перевод)

Коннолли Джон

Но если бы я не пытался начать все сначала, если бы не тянулся к другому человеку в надежде создать новую прочную связь, то получилось бы, что Странник — нелюдь, лишивший меня самых близких людей, — одержал верх. Я не мог изменить того факта, что от его рук пострадали мы все, но я отказался быть его жертвой до конца своих дней.

И женщина — та, что сейчас со мной, — была по-своему, неброским образом необыкновенна. Она углядела во мне нечто достойное любви и взялась выманить это нечто из глубокого сокровенного места, куда оно ушло, чтобы уберечься от дальнейшего урона. Она была не столь наивна, чтобы полагать, будто может меня спасти; вместо этого она добилась, чтобы я захотел спасти себя сам.

Узнав, что беременна, Рэйчел была в шоке. Признаться, потрясение мы испытали оба, но нам уже тогда казалось, что тут кроется какая-то правомерная предопределенность, позволяющая

нам вглядеться в свое будущее с некой спокойной уверенностью. Иногда казалось, что решимость завести ребенка словно внушена некой высшей силой, а нам остается лишь не отступаться и, как говорится, получать удовольствие от процесса. Хотя слово «удовольствие» Рэйчел наверняка пришлось бы не по нраву. В самом деле, кому, как не ей, доводилось сполна ощущать эту странную, непривычную тяжесть во всех движениях с того самого момента, как оказался положительным тест на беременность; кто, как не она, в беспокойстве наблюдала, как полнеет в непривычных для себя местах; кого, как не ее, я на исходе одной августовской ночи застал плачущей за кухонным столом от страха, печали и изнеможения; кто, как не она, вскидывалась теперь как часы ни свет ни заря; и кто, как не она, теперь сидела, бережно положив руку на живот и чутко, со страхом и радостным недоумением вслушиваясь в паузы между ударами своего сердца, словно слыша в эти моменты, как в ней постепенно растет комочек одушевленных клеток.

Особо сложными для Рэйчел были первые три месяца. Потом она нашла в себе новые запасы энергии, при первых шевелениях ребенка, как будто подтверждавших: то, что зреет внутри нее, уже не абстрактное будущее, а все четче осязаемое настоящее.

Я тихонько смотрел, как Рэйчел пилит ножиком стейк, прожаренный настолько символически, что, не будь он удерживаем вилкой, тут же сиганул бы к двери. Рядом с ним на тарелке лежали картошка, морковка и нарезанный кабачок.

— А ты чего не ешь? — спросила она, жуя.

— А ну, место! — скомандовал я своему стейку вместо ответа и бдительно прикрыл тарелку. — Ишь, скотина. — Слева Уолтер встревоженно повернул ко мне голову. — Это я не тебе, — сказал я ему, и он завилял хвостом.

Рэйчел, прожевав, указала пустой вилкой на меня.

— Это все из-за сегодняшнего звонка. Я права?

Я кивнул и, повозившись для вида с едой, рассказал ей историю Эллиота.

— Он в беде, — заключил я. — И любой, кто поможет ему против Эрла Ларусса, тоже в ней окажется.

— А ты знаком с этим самым Ларуссом?

— Нет. Знаю о нем только то, что рассказывал Эллиот.

— Что-нибудь плохое?

— Да не то чтобы… Вообще, что может быть плохого в человеке, прибравшем к рукам девяносто девять процентов богатства штата? Ну запугивание, ну подкуп, ну подозрительные сделки с недвижимостью, ну стычки с Агентством по защите окружающей среды по поводу загрязнения рек и земель — вполне обычная история. Брось камень в вашингтонское болото, и наверняка угодишь в кого-нибудь из подпевал Ларусса в Конгрессе. Что в принципе не ослабляет его боль от потери дочери.

В голове мелькнул образ Ирвинга Блайта, который я тут же прихлопнул, как комара.

— А Нортон уверен, что его клиент не убивал?

— Похоже, что так. В конце концов, он забрал дело у первоначального юриста, а затем еще и внес за парня залог — а Эллиот не из тех, кто рискует своими деньгами или репутацией без всяких на то оснований. Опять же, темнокожий с обвинением в убийстве богатой белой — он и среди простолюдинов не жилец: а ну как взбредет в чью-то башку, что можно путем расправы над ним примазаться к скорбящему золотому семейству? Так что своего клиента Эллиот или вытащит, или похоронит. Вот такие варианты.

— Когда суд?

— Скоро.

Я уже прошелся по репортажам о том убийстве в Интернете, и сразу стало ясно, что разбирательство изначально запущено в ускоренном режиме. Мариэн Ларусс нет в живых считаные месяцы, а на начало января уже назначен суд. Закон не любит, чтобы такие люди, как Эрл Ларусс, томились в ожидании.

Мы переглянулись через стол.

— Нам ведь и деньги не нужны, — заметила Рэйчел. — В смысле, не так чтобы очень.

— Я знаю.

— И ехать туда ты не желаешь.

— Это уж точно.

— Ну и?..

— Вот тебе и ну.

— Ешь давай, не выбрасывать же.

Я поел: а куда деваться. Даже вкус кое-какой ощутил.

Вкус пепла.

После ужина мы решили съездить в переехавшее на шоссе № 1 кафе-мороженое «Лен Либби», поглазеть на окрестности. С порцией фруктового пломбира я устроился снаружи. Раньше кафе располагалось на Сперуинк-роуд, по пути на Хиггинс-Бич;

там гости могли свободно фотографировать местные красоты. Пару лет назад кафе передвинулось к федеральной магистрали; мороженое здесь было по-прежнему сносным, но приходилось поедать его, любуясь ревущей транспортом четырехполосной автострадой. Зато у прилавка выставили шоколадного лося в натуральную величину.

Подошла Рэйчел. Мы посидели молча. Позади нас заходило солнце, отчего наши тени впереди пролегали дорожками, подобно нашим же чаяниям и страхам за будущее.

— Читал сегодня газету? — спустя какое-то время поинтересовалась она.

— Не получилось.

Она пошарила в сумочке и, вынув скомканный лист «Пресс геральд», протянула мне.

— Возьми-ка, — сказала она. — Не знаю даже, зачем я это вырвала. Подумала, что тебе не мешает прочесть, хотя лучше бы, конечно, вообще ничего больше не читать и не слышать о нем. Меня лично от него тошнит.

Я развернул и стал читать.

«Томастон. По сообщению представителя Управления исправительных учреждений, преподобный Аарон Фолкнер останется до суда в тюрьме штата. Фолкнер, обвиняемый в преступном сговоре и убийстве, был месяц назад переведен в Томастонскую тюрьму из тюрьмы сверхстрогого режима, якобы после неудачной попытки самоубийства.

Фолкнер был арестован в Любеке вслед за тем, как его в мае обнаружил частный детектив Чарли Паркер из Скарборо. Тогда детективу было оказано вооруженное сопротивление, в ходе которого оказались убиты мужчина, именовавший себя Элиасом Паддом, и неизвестная женщина. Тест на ДНК показал, что убитый мужчина на самом деле являлся сыном Фолкнера Леонардом, а женщина была опознана как Мьюриэл Фолкнер, дочь задержанного проповедника.

Официально Фолкнеру было предъявлено обвинение в массовом убийстве арустукских баптистов — членов возглавляемой этим проповедником религиозной общины, которая в январе 1964 года неожиданно исчезла из своего поселения у озера Игл-Лейк. Кроме того, Фолкнеру вменяется убийство еще как минимум четырех человек, среди которых фигурирует видный промышленник Джек Мерсье.

Останки арустукских баптистов были обнаружены в апреле на берегу озера. Правоохранительные органы Миннесоты, Нью-Йорка и Массачусетса сейчас заняты расследованием нераскрытых пока убийств, к которым могут оказаться причастны Фолкнер и его семья, хотя за пределами штата Мэн обвинений против Фолкнера пока не выдвинуто.

По сообщениям из источников в Генпрокуратуре штата Мэн, делом Фолкнера занимаются также ФБР и Бюро контроля алкоголя, табачных изделий и огнестрельного оружия на предмет возможного обвинения проповедника в нарушении федеральных законов.

Адвокат Фолкнера Джеймс Граймс вчера заявил прессе, что его волнует состояние здоровья подзащитного и он думает обратиться в верховный суд штата с целью обжаловать решение окружного суда Вашингтона об отказе выпустить Фолкнера под залог. Сам проповедник все пункты обвинения категорически отрицает, настаивая на своей полной невиновности. По словам Фолкнера, его и без того почти сорок лет удерживала в заточении его собственная семья.

Тем временем привлеченный к расследованию консультант-энтомолог сообщил репортерам „Пресс геральд“ о скором окончании своей работы по систематизации пауков и иных насекомых, обнаруженных на объекте под Любеком, где Фолкнер проживал с двумя своими детьми. По словам сотрудника полиции штата, эту коллекцию насекомых долгие годы собирал выдававший себя за Элиаса Падда Леонард Фолкнер.

„Пока мы идентифицировали примерно двести разновидностей паукообразных и около пятидесяти видов других насекомых“, — сообщил доктор Мартин Ли Говард. Среди них, по его словам, есть очень редкие особи, в том числе и пока неизвестные его команде. „Один из них — какая-то на редкость гадкая разновидность пещерного паука, — поделился доктор Говард. — Здесь, в США, он точно не встречается“.

На вопрос, проглядывает ли в его работе некая схематика, доктор Говард ответил, что единственный пока признак, объединяющий исследованных арахнидов, это то, что они „одинаково отвратительные“. „Видите ли, — сказал ученый, — я много лет связан по работе со всякими жуками-пауками, но даже я вынужден констатировать, что никого из этих милейших ребят я бы не хотел обнаружить ночью у себя в постели“.

К этому доктор Говард добавил: „Больше всего здесь пауков-затворников. Их просто прорва. Причем, когда я говорю „прорва“, я ничуть не преувеличиваю. Кто бы ни собирал сию жуткую коллекцию, он испытывал к этой восьмилапой ядовитой породе явную симпатию, что, согласитесь, встречается нечасто. Симпатия — самое последнее, что нормальный человек может испытывать к пауку-затворнику“».