Белая ель
Шрифт:
— Помогите, — Барболка просила, словно девчонка с пасеки, но такой она нравилась Миклошу еще больше, — заступнички-мученички, скорее! Пока роса не сошла.
— Что случилось, красавица? Разбойники? — Янчи?! Откуда? В снах Барболка всегда была одна, и на ней был жемчуг, а не сердолики.
— Помогите, — торопила женщина, — тут, близко… Марица там. Я побежала к тракту… Тут ближе.
Сердолики оказались ягодами рябины, сквозь разорванную рубашку виднелись крапивные волдыри, и Миклош понял, что не спит и перед ним и впрямь жена Пала Карои, невесть как очутившаяся
— Да ты замерзла! — Янчи, на ходу срывая плащ, спрыгнул на землю, сакацкую господарку он не узнал. Как и она его. Барболка смотрела, но не видела. Что с ней? Сбежала от мужа? Неужели?!
Если б ни витязи, Миклош подхватил бы красавицу в седло и зацеловал до смерти, но он был наследником дома Мекчеи и помнил, на чьем мече и на чьем слове держится Алати.
— Где Марица? — собственный голос показался чужим и глупым, — сейчас отыщем.
— Там, — махнула рукой Барболка и покачнулась. Янчи, негодяй, поддержал ее, но женщина не заметила. Не стыдилась она ни разорванной рубашки, ни кровавых пятен. Откуда они? Барболка давно жена Пала.
— Ты ранена? — Миклош схватил свою мечту за плечо, — отвечай!
— Нет, — она вывернулась из его объятий точно кошка, — не я… Марица. Худо ей!
— Нашел! — радостный крик Янчи оборвался, словно стакан разбился. Миклош бросился на голос, доезжачий держал на руках девочку лет семи. Темная головка моталась на тоненькой шейке, правая нога до колена превратилась в багровое бревно.
— Боговы Охотнички, — выдохнул рыжий Золтан, — что с ней?
— Холодная гостья, — прошептала Барболка, -мармалюка… За ногу ухватила. Я ее отогнала, только поздно.
Вот так взять и сцепиться с тварью, о которой и говорят-то шепотом?! Хотя теперь ясно, чего господарка сакацкая в одиночку в свадебной рубашке по полям бегает. Холодную Гостью иначе не догонишь, только догнать — одно, а прогнать — другое.
Миклош тронул лоб девочки и едва не отдернул руку, заглянув в туманную полную яда пропасть. Ну, нет! Миклош Мекчеи не трусливей Барболки Карои.
Марица застонала и попросила пить, Барболка растерянно оглянулась. Может, она и сражалась с нечистью, но теперь перед Миклошем была женщина — одинокая, растерянная, до смерти напуганная и до одури красивая.
— Тюрегвизе ! — рявкнул Мекчеи, — и костер разожгите, заразу выжигать будем.
— Так поздно уже, — покачал головой Ласло, — до колена дошло.
— Без ног живут, — огрызнулся Миклош, — а без одной и подавно. Приданое дам, замуж выдам.
Что-то горячее коснулось глаз и исчезло, стало жарко, словно руки в кипяток окунули. Шалые глаза, блестящие крылья за спиной или это волосы? Барболкины волосы или чьи-то еще?
— Передай, — звенит в ушах, — передай, передай, передай…
Миклош грохнулся на колени, он еще ничего не сделал, но малышка дернулась и закричала.
— Барболка, давай руку!
Женщина подняла измученные глаза. Она ничего не понимала. Миклош тоже не понимал, но знал, что делает правильно.
— Руку!
Чужая ладошка во вдруг одеревеневших пальцах, белая метель в глазах. Не метель — лепестки,
— Барболка? Где ты, Барболка?!
Откуда взялась малышка с испуганными глазами? Почему у Янчи такое лицо? Куда делись пронизанные солнцем цветущие деревья? Когда кончилась весна? Когда наступило утро?
— Охотнички Золотые, сказал бы кто — не поверил…
— Прошло, как есть прошло!
— Как и не было!
— Рука господарская, одно слово!
Чего от него ждут, а ведь ждут! Холодно, больно, но так всегда бывает. Счастье во сне, боль на рассвете.
Миклош Мекчеи стер со лба холодный пот. Рядом стояла Барболка, гладила по голове чернявую девчонку, а на плечах у нее был плащ Янчи. Это не было сном, но опухоль спала, нога была ногой, а не жутким бревном. Утренний ветер коснулся щеки, словно ладонью и затих, только травы качнулись, осыпав росу.
— Бери пока берется… Мы танцевали. Теперь танцуй сам, танцуй и пой! А я с тобой… С тобой
— К мамке б ее, не таскать же с собой!
— Точно. На мармалюку идем, там малым не место!
— Не найдем. Заря встала, след остыл!
— Танцуй, Миклош, танцуй!
Сын алатского господаря оглянулся на теребивших сабли витязей и наклонился к девчушке.
— Марица, кто тебя свел?
— Илька, — малышка доверчиво улыбнулась, — она Пирошку нашла… На мельнице. Я и пошла, Барболка!
Дети, что солнышко по весне. Вот смеется, а вот уже и плачет. Барболка подхватила Марицу, что-то зашептала. Какие у нее глаза, у оленей, и то меньше.
— Гица, — окликнул Янчи, — знаешь, где мельница?
— Знаю, — голос женщины дрогнул, — там она гнездо и свела, больше негде. Мельничиха прикормила. То из-за меня все…
Из-за нее?! Может, и так. За такую души и то не жаль. Витязь оглянулся на свиту — губы сжаты, на скулах желваки играют. Витязь подкрутил усы и бросил:
— Калман, отвези малышку в село. Остальные — на мельницу!
Барболку взял в седло Янчи, и Миклош стерпел — негоже сыну господаря при всех хватать чужую жену, да и не до любви сейчас. Если мармалюка вырвется, тем, кто ее загонял, беды не миновать. Миклош поравнялся с Янчи, заставив вороного идти голова в голову с соловым.
— Гица, скольких гостья прибрала?
Женщина задумалась, сведя темные брови, рассветные лучи скрывали бледность, вызывая в памяти крылатые сны
— Первой Пирошку кузнецову утащила, потом сестричку ее, Ильку. Марица третьей была.