Белая ферязь
Шрифт:
Дядька Клим заглянул ко мне:
— Mon Prince, тут к вам офицер пожаловал. Говорит, назначено.
— Проси.
Mon Prince — это я у мсье Пьера перенял. Коротко и ясно. Когда мы без посторонних, слуги обращаются ко мне так. Личные слуги. Дядька Клим числится по ведомости лакеем, а дядька Андрей — камердинером. И в то же время они мои пестуны. Всё так запутано…
Адмирал… то есть капитан второго ранга Колчак вошёл, поприветствовал меня и представился.
Я милостиво предложил ему сесть.
— Вас, Александр Васильевич, вероятно, уведомили, по какой причине я хотел увидеть вас?
— Хотел бы услышать это из первых уст,
— Нет ничего проще. Я желаю, чтобы вы организовали и возглавили экспедицию по спасению капитана Седова и его команды.
— Я?
— Именно. Вы опытный полярник, вы уже бывали в подобных экспедициях. Впрочем, если это для вас неприемлемо, я надеюсь, вы назовете подходящую кандидатуру. Но мне бы хотелось, чтобы это были именно вы.
— Эта экспедиция…
— Частная, Александр Васильевич, частная. Капитан Седов отправился к полюсу на свой страх и риск, и привлекать флот, вводя казну в расходы, было бы неправильно. Но я берусь полностью финансировать экспедицию. Из личных средств.
— Но я на службе…
— Вы получите отпуск. И да, вы ведь капитан второго ранга, не так ли? По окончании экспедиции вас ждет производство в очередной чин, — я встал, вышел из-за стола. Колчак тоже поднялся, но я величественным мановением руки (надеюсь, что это было величественно, а не смешно) вернул его на стул.
— Сидите, сидите, Александр Васильевич. Когда вы стоите, я чувствую себя совсем малышом. Да, я мальчик восьми лет, это факт. Но я и Государь Наследник Цесаревич и Великий князь.
Я прошёл за спиной Колчака. Эх, мне бы трубку, усы и грузинский акцент! Но нет, нужно отыграть назад.
— И ещё я говорил с Papa, то есть с Государем Императором, и он мои действия одобрил, — сказал я совсем по-детски.
— Могу я спросить, почему вы решили спасать экспедицию капитана Седова?
— Можете. Прошлым летом Papa читал нам о том, что смелый капитан Седов решил покорить Северный полюс. Это меня заинтересовало, я стал воображать себя… нет, не капитаном, конечно, а погонщиком собак. Каюром.
А потом я болел. Тяжело. И в бреду видел… Видел, конечно, бред. Будто экспедиция погибает. И решил, что если выздоровею… когда выздоровею, — поправился я, — то пошлю корабль на помощь. Чтобы вывезти всех назад, не дать погибнуть.
— Но почему вы, ваше императорское высочество, решили, что экспедиция в опасности? Зимовка — дело в таких случаях обыкновенное. Перезимуют, а потом продолжат поход к Полюсу.
— Я внимательно изучил материалы, Александр Васильевич. Газеты прежде всего. И я утвердился во мнении, что с экспедицией дело неладное. Во-первых, со шхуны, которую зафрахтовал Седов, списался весь экипаж, и Седову пришлось спешно набирать новый. А экипажи ни с того, ни с сего не списываются, значит, они что-то знали, что-то видели. Далее, во время стоянки у поселения Ольгинское с корабля списалось пятеро из новой команды — значит, дело и в самом деле нехорошее. Они вернулись на рейсовом пароходе, и рассказали, что на шхуне нехватки всего — угля, теплой одежды, утвари, и очень плохо с продуктами: мало, гнилые и негодные.
Я рассмотрел заявку Седова в Главное Гидрографическое управление. Точнее не я, я бы ничего не понял. Смотрели опытные люди, взрослые. По моей просьбе. Они сказали, что эта заявка — заявка смертника. Вероятность того, что Седов сумеет достичь полюса ничтожна, и потому управление данную экспедицию сочло невозможной.
Седов пошёл к Полюсу на
И потому я решил, что необходима спасательная экспедиция, именно сейчас, в навигацию этого года.
— А если с экспедицией Седова всё в порядке?
— Это было бы лучшим исходом, Александр Васильевич, лучшим исходом. Спасательную экспедицию я представляю так: фрахтуется хороший, крепкий, надежный корабль с мощной паровой машиной, лучше всего — ледокольный пароход. С началом навигации вы идете к Новой земле, где, вероятнее всего, и зимует Седов. На месте вы определяете, в каком состоянии находится экспедиция капитана Седова. Если сочтёте, что в удовлетворительном, что она может продолжать свою деятельность, то желаете им удачи. Можете поделиться продовольствием, углем, и чем там ещё делятся, потому берите с запасом. И возвращаетесь. Но если состояние экспедиции бедственное, то вы осуществляете эвакуацию: берете на борт людей, собак — это обязательно, — материалы, в общем, всё ценное, и тоже возвращаетесь. Люди дороже полюса. И вот тут… — я замолчал в нерешительности, больше показной. — У меня возникли сомнения… из-за моих снов, и вообще… в душевной состоятельности капитана Седова. Если такие сомнения будут и у вас, то эвакуацию Седова придётся осуществить против его воли.
— Но… — начал было возражать Колчак, однако я продолжил:
— Для этого с вами поедет доктор, специалист по душевным болезням. Решение о здоровье Седова принимать будет он, а не вы. Это первое. И вам будут даны полномочия на осуществление принудительной эвакуации Седова, это второе. Но, разумеется, если вы решите, что Седов в здравом рассудке, то заключение доктора вас ни к чему не обяжет. В общем, будете действовать по обстоятельствам. Я бы и сам… Но я слишком, слишком юн. Знаете, у Жюля Верна есть книжка «Пятнадцатилетний капитан», возможно, я её буду читать с мсье Пьером, моим наставником. Но вот «Восьмилетний капитан» — это слишком даже для Жюля Верна. Поэтому я сижу здесь, а не стою на капитанском мостике, вглядываясь в белую тьму.
Я ещё немножко поважничал, а потом передал Колчака мсье Пьеру для обсуждения денежных вопросов.
Денег в фонде изрядно, место, где находится вмерзший в лёд «Фока» мне известно. Я ведь оформлял книгу «Попытка подвига», где была описана злосчастная экспедиция. И запомнил координаты первой зимовки, семьдесят шестой градус северной широты, шестидесятый градус восточной долготы. Почему запомнил? В семьдесят шестом родилась мама, в шестидесятом — отец.
Координаты я скажу Колчаку, но позже. Перед выходом в море.
Зачем я это делаю? Зачем вообще мне затея со спасением Седова и его команды? Из человеколюбия? Отчасти да, но только отчасти. Благотворительность — не тот путь, который меня привлекает. Почему мудрецы призывали совершать благодеяния в тайне? Не ради скромности, нет. Чтобы избежать всеобщей ненависти, вот почему. Вот, к примеру, у крестьянина Чернозёмской губернии молнией убило единственную лошадь, и его семья, восемь душ, попала в крайне бедственное положение. Я купил лошадь, даже две, купил инвентарь, и отдал крестьянину — давай, трудись, становись на ноги. Хорошо? Но в Чернозёмской губернии тысячи и тысячи безлошадных крестьян, и каждый злится — почему не ему дали лошадей, а другому? Несправедливо! У этого царёныша денег на тысячу лошадей хватит, на миллион лошадей, а он… И на одного благодарного мужика — тысяча недовольных. Или десять тысяч.