Белая королева для Наследника костей

Субботина Айя

Я убираю руку, делаю глубокий вдох. Боль сочится у меня под кожей, теургия разрывает плоть, крошит кости, уничтожает душу. Нестерпимо болит голова: в виски будто постукивают злые молоточки. И голоса — они снова во мне. Шепчут, проклинают. «Убийца… убийца… скоро ты будешь наш». Я пожимаю плечами: нет смысла отпираться. Так и будет. Я бы не раздумывая отдал им всего себя, но еще слишком рано. Дэйн учил, что мужчина должен заканчивать то что начал, тем более если он увяз в войне.

Я поднимаю лицо, позволяю колючему снегу меня

отрезвить. Дэйн, мой старший брат, лучший пример для подражания. Он отнял у меня Кровь богов — ту, что дарила тепло моей душе. Имею ли я право ненавидеть его?

Шаги по снегу: торопливые, частые. Это Мьёль, я достаточно хорошо выучил ее повадки — так здесь не ходит никто.

— Разве ты не должна прятаться в замке вместе с женщинами и детьми? — Вряд ли она ответит.

В голубых глазах плещется тревога. Неужели она в самом деле волновалась за мою жизнь?

— Ты безумен, — говорит Белая королева и ее ярость хлещет меня по щекам. — Если бы он убил тебя, то потом убил бы всех нас!

— Уверяю, моя королева, я не собирался умирать сейчас.

— Ты не мог этого знать.

— Иногда для победы достаточно просто верить, что все получится.

Мне нравится смотреть, как ее злость растворяется в недоумении. Она растеряна, встревожена, обескуражена. Я смакую этот изысканный букет эмоций.

— Ты убил вирма. В одиночку. — Мьёль переводит взгляд на окаменевшую тушу.

— В этом нет большого мастерства, моя королева. Убить дракона — не великая победа.

— А в чем же мастерство?

Она дрожит, зябко потирает плечи и нарочно избегает смотреть на мои руки. Сейчас, когда теургии во мне пополам с кровью, вены вздыбились и стали совсем черными. То еще отвратное зрелище.

Пора заканчивать, пока головная боль не стала слишком сильной. Я грустно улыбаюсь: слишком самонадеянно было ступать в Грезы. Поток проснулся, нашел меня снова и теперь останется до конца. Вот он — мой многоголосый непримиримый судья.

— Мастерство в том, чтобы его оживить, — говорю я и вновь прикладываю ладонь к туше.

Нужно собрать все силы, чтобы ударить достаточно сильно, разбить скорлупу, из которой переродиться вирм. Еще немного теургии, иначе ничего не получится. Это жжет, словно соль в свежую рану.

Трещины расползаются по камню, словно змейки. Я нажимаю еще сильнее, пока в ладонь не отдает первый четкий и ровный удар вновь ожившего, но теперь навеки каменного сердца.

Перед глазами все плывет, я слепо шарю по воздуху в поисках поддержки — и резкая боль простреливает от плеча до самого затылка.

Мьёль, словно нож, держит осколок, который только что выдернула из моего плеча. Плачет, и стужа превращает ее слезы в лунные камешки на щеках.

— Ненавижу тебя, — шепчет она, приближаясь. — Убийца.

Стекло касается моего горла ровно посередине. Мне все тяжелее стоять, ноги подкашиваются. Пульса почти нет.

Белая королева обхватила стекло

слишком сильно — кровь сочится по ее ладони, падает в снег, смешивается с моей, которая хлещет из плеча. Сейчас мне не справиться с этой раной.

— Выше, — говорю я в злые глаза своей нелюбящей жены. — Здесь тебе не хватит силы.

Она моргает — и плачет еще сильнее.

«Нет!» — приказываю я Кэри, чья тень уже занесла кинжал для смертельного удара в спину.

«Она желает тебе смерти и так будет всегда!» — шипит моя верная тень, но замирает с занесенной рукой.

«Как и многие».

— Будь ты проклят, — доносится до меня дрожащий шепот Белой королевы. Не злой — обреченный.

— Я уже проклят, Мьёль.

И меня принимает благословенная тишина.

Глава третья: Мьёль

Он падает на снег прямо к моим ногам, как срубленное дерево.

Я не смогла. Была так близко, только протяни руку, сделай один разрез — и мой народ избавится от тирана. Будь моя воля сильнее, Северные просторы стали бы свободными.

Мне противна эта слабость, но, глядя на его распластанное в снегу тело, понимаю: иначе быть не могло. Я не такая, как он, мне не забрать жизнь в угоду своим целям. В этом моя сила и слабость одновременно.

— Я бы перерезала тебе глотку, — раздается приглушенный голос у меня над ухом.

Тенерожденная выходит вперед, приседает около своего хозяина и приподнимает его голову. Все это время она стояла у меня за спиной.

— Так почему не убила?

— Он не позволил, — говорит длинноухая, не поворачивая головы.

«Он не позволил», — снова и снова рвет меня в клочья ее злой голос. Я на секунду останавливаюсь на понимании, что эти двое общаются между собой без помощи слов. Какая-то созданная колдовством связь? А потом погружаюсь в это злое «он не позволил». Не дал меня убить? Почему? Потому что с мертвой меня нет никакого проку? Потому что хочет и дальше измываться над моей слабостью?

Я изо всех сил сжимаю стекло. Мне нужна порция отрезвляющей боли, чтобы прийти в себя, вспомнить, что на мне корона моего отца и я должна носить ее с честью. Роняю осколок, и он вонзается в снег, окрашивает белизну алыми штрихами.

— Королю Севера нужна помощь! — выкрикиваю я изо всех сил, что еще могу собрать.

Оживленной магией вирм ленив приоткрывает глаз, но не делает ничего, чтобы помешать. Пока он здесь — никто не осмелится подойти. Даже неупокоенные остерегаются высовываться. Поэтому мы с длинноухой поднимаем Раслера под руки и волоком тянем в сторону замка. Ледяной ящер так и лежит на заснеженных просторах позади замковой стены, словно сторожевой пес. Но меня не покидает ощущение, что любая попытка причинить вред сумасшедшему некроманту заставит вирма сбросить маску безразличия. Странно, но в этом они с Раслером даже чем-то схожи.