Белая кость
Шрифт:
Подстрелив очередную щуку, за трофеем в воду полез Марконя. Полез, как медведь в посудную лавку. Почти с ходу оступился в прибрежную яму и с плеском, брызгами и характерным шумом в нее погрузился.
На мгновенье всем показалось, что студеной воды в реке не хватит и она, как в прорву уйдет в необъятные марковские резиновые штаны от химкомплекта. Вокруг его мощной фигуры то и дело возникали крупные буруны и водовороты.
— Ну, и лихо ты Николай заполнил «среднюю»! — воскликнул Валера Татарин, комментируя сцену.
Холод обжигающим обручем моментально стянул тело Маркова в области таза, не говоря уже обо
Марконя окончательно полиловел, подрагивая, как вибратор.
—Коля, может тебе что-нибудь теплое сказать? — сочувственно поинтересовался Валера.
—Да, гори ты синим пламенем, мудак! Лучше стакан «шила», налей, а то я туг задубею на хрен вконец!
Призыв был услышан немедленно, и согревающая помощь, в виде очередной порции спирта, пришла незамедлительно.
Не известно от чего больше — от холода или выпитого — Марконя быстро терял ориентацию в пространстве и времени. Его глаза сузились, а лицо синюшно-коньячного цвета лицо стало вскоре напоминать пьяного узбека «японского разлива». Это развеселило всех еще больше.
Потом дружно собирали хворост, дрова и вообще все, что могло гореть. Сообща пытались развести костер. Нужно было срочно сушить шмотки пострадавшего. Подобие костра, тем временем, сильно дымило, но не горело. За неимением естественного тепла периодически согревали озябших, дедовским способом. При этом обильно закусывали тушенкой.
Уже в приличном подпитии кому-то пришла здравая мысль — варварскую охоту на щук прекратить. Сказано-сделано, зато вдоволь потешились стрельбой из дробовиков по импровизированной мишени. Дурной пример подал Дама Гнатюк, ему охотно последовали и остальные, внеся в потеху свою лепту. Низколетящую цель изображал Марконин ботинок, постепенно превратившийся в решето. Хозяин осознал происходящее лишь в ходе попытки одеть его. Обильно пропитавшийся водой «ортопед» в этот момент больше походил на раздолбанную лейку или душ Шарко, обильно «писаясь» в разные стороны при каждой попытке натянуть его на ногу.
Одним словом выходной провели весело, организовано, с уловом, а главное, без возможных потерь. Однако наутро Марконя на службу не прибыл. Обеспокоенный его отсутствием на подъеме флага, замкомдива капитан 1 ранга Денисенко вызвал в кабинет нас с Гнатюком и приказал срочно съездить к нему домой — проверить все ли в порядке.
Заскочив по дороге на камбуз, набрали, на всякий случай здоровенную миску свежих котлет и через десять минут уже звонили в знакомую дверь. Послышалось старческое шарканье подводницких тапочек 45-го размера, и сиплый, очень простуженный голос Маркова неуверенно спросил: «Кто там?»
— Открывайте Марков!
— Ты жив старина? Или для вскрытия уже пора вызывать Ваську Цветкова (флагманский врач дивизии — В.Р.)?
На ходу оценивая страдальческий вид Маркони, я торжественно продекламировал: «Капитан, каких немало! Любит пиво и «шильцо»! И, как жопа бегемота, Коли Маркова лицо! Марконя, я, кажется, теперь начинаю понимать сталинских судей. За твою нетрезвую рожу, Коля, сегодня можно смело давать 25 лет, без права переписки, чтоб родных не пугать. Прямо-таки натюрморт от Сальвадора Дали. Похоже, весна в природе, после вчерашнего, резко не совпала с «весной твоей души». Чтобы побыстрее их сблизить, мы с Димкой принесли тебе горячий привет с камбуза от кулинара Белоусова! Ну, очень аппетитный! Принимай старичок! И, как говорил поэт: «Пусть солнце греет, жизнь кипит и зверским будет аппетит!»
— Вот спасибо мужики! — расчувствовался Николай, — А то жрать охота так,... что морда болит! Антонина в отъезде, приготовить поесть некогда ... А выпить-то, чего-нибудь, принесли? Пивка бы хоть..., что ли догадались?
Озаривший было его лицо мечтательный взор разбился о наши трезвые и серьезные физиономии, а в голосе сквознула безнадежность:
— Что, нет? А жаль! На сегодня это ваш первый прокол! Я вот, мужики, давно заметил, что в жизни все так хрупко, и так взаимосвязано, — просипел Василич, пытаясь придать своему небритому и опухшее лицу философское выражение. — Вот, живешь к примеру,—хочется выпить, а выпил...,—хочется жить!
После вчерашнего, от него сильно несло перегаром.
— Глубокая мысль старик! Ты часом не болен или просто жертва, собственного выхлопа, — вступил в дискуссию Дмитрий. — Мы, наверное, так и доложим комдиву.
— Вы что отцы, с ума сошли! Нет, это вчерашнее купание меня, кажется, не на шутку достало.
— Вечно, Марконя, с тобой какая-то гадость случается. То придатки застудишь, то яички перетрудишь... Видуха у тебя конечно, как у бабы перед грехопадением. Может все-таки, врача Ваську вызвать?... Или Антонину, срочной телеграммой?
Вот тут Марконя, который, как повелось, «и похвалу, и брань приемлет равнодушно», резко встрепенулся.
—Вы с ума-то не сходите!
Опустившись за стол, он решительно придвинул к себе миску с котлетами. Как Плюшкин, из бездонного кармана застиранного халата, он извлек «шкалик» с какой-то бесцветной жидкостью и, хитровато, по-китайски щурясь, торжественно пояснил сквозь подобие улыбки:
—Из этого пузырька я наливаю только тогда, когда уже, не верю ни одному лекарству.
Минут через пятнадцать, умяв все котлеты и выпив большую рюмку своей микстуры, он вновь принялся философствовать:
—Нормальные мужики на улице не валяются. Они валяются, дома на диване!
В подтвержденье своих слов он включил телевизор и растянулся на своем «четвероногом друге». Звук у «ящика» был выключен, а на экране, в это время свое мастерство демонстрировал симфонический оркестр. По движениям дирижера и действиям музыкантов можно было заключить, что тема близка к апогею. И уже в полудреме Марконя успел прогундосить фразу, поразившую нас глубочайшим пониманием музыкальной классики.