Белая крепость
Шрифт:
Приблизившись к Паше, я поцеловал край его одежды, и он сказал, что ему нравится, что я даже ценой жизни не хочу отречься от своей веры, но тут же стал говорить, что я напрасно упорствую, потому что ислам — самая великая религия. По мере того, как он говорил, им все больше овладевал гнев; он был полон решимости наказать меня. Потом он сказал, что дал слово одному человеку, и я подумал, что именно благодаря этому я был спасен от некоторых неприятностей и что человеком, который, по выражению Паши, казался очень странным субъектом, был сам Паша. Но тут Паша добавил, что он подарил меня Ходже. Сначала я ничего не понял; Паша пояснил: теперь я — раб Ходжи, на то есть бумага, и теперь мое освобождение зависит от Ходжи, он может делать со мной все, что захочет. Сказав это, Паша вышел из комнаты.
Ходжа находился в доме Паши и ждал меня. Я догадался, что именно его видел в саду между деревьями. Мы отправились к нему домой. По дороге
21
Йогурт — кислое молоко, род простокваши.
Потом он сказал, что я должен научить его всему; для этого он и выпросил меня у Паши; он отпустит меня на свободу только после того, как я обучу его всему, что знаю сам. Прошли месяцы, прежде чем я понял, что означает это «все»: астрономия, медицина, инженерное дело — наука, которую я постиг в своей стране! Потом — все, что написано в книгах, которые он доставил из моей камеры; все, что я слышал и видел; все, что я думаю о реках, озерах и облаках, что знаю о причинах землетрясений и громе. К полуночи он сказал, что больше всего его интересуют звезды и планеты. В окно комнаты проникал лунный свет, и он сказал, что мы должны точно установить, существует ли та звезда, что находится между Луной и Землей. Пока я, соприкоснувшийся в тот день со смертью, невольно наблюдал раздражающее сходство между нами, Ходжа перестал произносить слово «научить», а стал говорить: если бы мы вместе изучали, если бы вместе нашли, вместе работали.
Так мы начали работать, как два брата, как два хороших ученика, которые занимаются на совесть даже тогда, когда дома нет взрослых, слушающих их через приоткрытую дверь. Поначалу я чувствовал себя скорее добросовестным старшим братом, согласившимся повторить урок, чтобы дать возможность догнать себя более ленивому брату; Ходжа же вел себя как умный младший брат, старавшийся доказать, что знания старшего брата не представляют собой ничего особенного. Он считал, что разница в наших знаниях определяется количеством книг, которые я прочел и которые он принес из моей камеры и разложил перед собой. Он был очень работоспособен и умен, быстро постигал итальянский язык, который собирался впоследствии выучить еще лучше; за шесть месяцев он прочитал все мои книги, повторял мне то, что я ему рассказывал по памяти, и полагал, что от моего превосходства ничего не осталось. Он вел себя так, будто обладал оригинальными и глубокими знаниями, превосходящими содержавшиеся в книгах, большинство из которых он сам считал бесполезными. Через шесть месяцев после начала занятий мы уже не были парой, которая вместе училась и вместе добивалась успехов. Он рассуждал вслух, а я лишь напоминал ему о некоторых подробностях, чтобы он мог дальше развивать свою мысль, и помогал снова припомнить то, что он уже знал.
«Идеи», большинство из которых я забыл, приходили к нему чаще всего по ночам, когда мы съедали свой скромный ужин, а в квартале гасли огни и всё вокруг погружалось в безмолвие. По утрам он ходил преподавать в начальную школу при мечети, расположенную в двух кварталах от дома, два раза в неделю отправлялся в муваккитхане [22] мечети в отдаленном квартале, где я никогда не был. Оставшееся время мы проводили, подготавливая «идеи», которые он собирался сформулировать этим вечером, или рассуждая по поводу этих идей. В такие вечера я с надеждой думал о том, что в скором времени смогу вернуться домой. Я считал, что дискуссии по поводу идей Ходжи, в которые я не вникал серьезно, задерживают мое возвращение на родину, поэтому я никогда ему не возражал.
22
Муваккитхане — помещение в мечети, где хранились точно выверенные часы, по которым определяли время намаза.
Таким образом, первый год мы провели в занятиях астрономией, стремясь доказать наличие или отсутствие какой-либо воображаемой звезды.
Работая с телескопами, которые он заказал, с полученными из Флоренции линзами, с астрономическими приборами
23
Эрзурум — город в северо-восточной части Турции.
В ожидании возвращения Паши из ссылки Ходжа задумал написать трактат о течениях в Босфоре, и мы месяцами трудились на Босфоре, измеряя течения и температуру рек, впадающих в него, следили за движением воды в море, с банками в руках ходили по долинам вокруг Босфора, где ветер пробирал нас до костей.
Работая над трактатом для Паши, мы три месяца провели в Гебзе, и несоответствие времени намазов в разных мечетях навело Ходжу на другую мысль: он решил создать безупречные часы для определения времени намазов. Тогда я показал ему, что такое стол; когда в дом принесли предмет, сделанный столяром по моим чертежам, тот ему сперва не понравился: он сказал, что это похоже на похоронную плиту и принесет несчастье, но потом привык и к стульям, и к столу и сказал, что за столом ему лучше думается и пишется. Когда мы возвращались в Стамбул, чтобы заказать шестеренку эллиптической формы, соответствующую обороту Солнца, для изготовления часов, определяющих время намаза, стол следовал за нами на спине ишака.
В первые месяцы работы, когда мы сидели друг против друга за столом, Ходжа пытался понять, как определить время намазов и постов в других странах, где, из-за того, что Земля круглая, была большая разница во времени. Другой вопрос, который нас занимал, — есть ли на Земле, кроме Мекки, другая точка, где человек, куда бы ни повернулся, всегда смотрит в сторону киблы [24] . Чувствуя, что меня не интересуют эти вопросы, Ходжа глядел на меня с презрением, я же в такие моменты считал, что он замечает мое превосходство и что, возможно, злится, подозревая, что я догадываюсь об этом. Поэтому он долго говорил о науке и о разуме: он надеялся произвести впечатление на Пашу, когда тот вернется в Стамбул, своими проектами, — новой теорией космографии, которая станет более понятной благодаря усовершенствованной модели вселенной, и новыми часами; он посеет семена возрождения науки, сумеет вызвать всеобщий интерес: мы оба пребывали в ожидании.
24
Кибла (араб.) — священная ориентация в мусульманском культовом ритуале, с VII в. — на Мекку.
3
В те дни он размышлял о том, как создать еще более крупную шестеренку, которая позволила бы заводить часы не раз в неделю, а раз в месяц; в будущем же он планировал создать иной механизм, который даст возможность заводить часы для намаза раз в год; он считал, что проблема состоит в том, чтобы найти силу для приведения в движение механизма, который увеличивался бы и утяжелялся по мере того, как увеличивался промежуток от одного завода часов до другого; и тут он узнал от знакомого в муваккитхане, что Паша вернулся из Эрзурума.
На следующее утро он пошел поздравить Пашу. В толпе гостей Паша обратил внимание на Ходжу, заинтересовался его изобретениями, спросил даже обо мне. В тот вечер мы разобрали и вновь собрали часы, добавив кое-что к прежней модели, а также подновили позолоту. Ходжа зачитал мне наизусть отрывки из своей речи, которую он написал пышным поэтическим слогом, чтобы произвести впечатление на слушателей. Под утро, пытаясь унять свое волнение, он стал читать текст о звездах и теории их движения. Потом погрузил в нанятую повозку наши приборы и отправился в дом Паши. Я с удивлением увидел, что часы и модели, месяцами заполнявшие наш дом, уместились в повозке, запряженной одной лошадью. Вернулся он очень поздно.