Белая крепость
Шрифт:
Когда приборы были выгружены в саду Паши, тот с неприятной старческой холодностью в шутку сказал, что ему не нравятся эти странные предметы, а Ходжа выложил ему заученный текст. Паша же вспомнил обо мне и произнес слова, которые потом скажет и падишах: «Это он тебя научил?» Такова была его первая реакция. Ходжа ответил вопросом, удивившим Пашу: «Кто?» — хотя сразу сообразил, что речь идет обо мне. Паша сказал, что я — ученый дурак. Ходжа пересказал мне это, но думал в тот момент не обо мне: он все вспоминал о том, что произошло в доме Паши. Ходжа настаивал, что все это придумал и сделал он сам, но Паша не верил ему и, казалось, искал виноватого, но никак не мог согласиться, что им являлся его любимый Ходжа.
В общем, вместо того, чтобы рассуждать о звездах, они говорили обо мне. Я понимал, что Ходже не нравился
Ходжа снова пустился в объяснения, но Паша слушал с равнодушием и даже недовольством, словно у него испортилось настроение оттого, что ему сообщают какие-то не очень понятные сведения, но потом, когда Ходжа в третий раз произнес заученный текст, а Паша еще раз увидел, как на нашей модели вращаются земной шар и звезды, у него вдруг пробудился какой-то интерес, и он стал слушать внимательнее. Ходжа стал повторять, что звезды вращаются не так, как все считают, а так, как показано на модели. «Хорошо, — сказал Паша, — я понял, пусть будет так, почему бы нет?» И Ходжа умолк.
Я подумал, что они, наверное, долго молчали. Ходжа, глядя в окно на темный Золотой Рог, произнес: «Почему Паша замолчал, почему не продолжил разговор?» Я, как и Ходжа, не знал ответа на этот вопрос. Я подозревал, что у Ходжи есть соображения по этому поводу, но он ничего не сказал. Он будто испытывал беспокойство оттого, что не похож на всех. Потом Паша заинтересовался часами, заглянул вовнутрь, спросил, для чего нужны такие шестеренки, такой механизм, такой вес. Потом со страхом, будто в темный зев ядовитой змеи, сунул палец в постукивающий механизм и тут же выдернул его. Ходжа в тот момент говорил о башенных часах, о силе воздействия намаза, который будет совершаться в одно и то же время. Вдруг Паша закричал: «Избавься от него! Хочешь — отрави, хочешь — отпусти. Тебе будет легче». Видимо, я смотрел на Ходжу со страхом и надеждой. Он сказал, что не отпустит меня на свободу, пока они не проявят интерес к нашему делу.
Я не стал спрашивать, о каком деле идет речь. Возможно, смутно опасался, что и Ходжа этого не знает. Потом они заговорили о других вещах, Паша хмурился и с презрением смотрел на расставленные перед ним приборы. Ходжа допоздна напрасно ждал, что Паша снова проявит к нему интерес. Наконец погрузил приборы на телегу. Я подумал о том, кто жил в доме, находившемся на пути возвращавшейся в темноте и тишине телеги, и кто не мог уснуть в ту ночь. Этот человек, должно быть, слышал стук часов, сливавшийся со скрипом колес, и удивлялся.
Ходжа не присел до самого рассвета. Свеча погасла, я хотел зажечь новую, но он не позволил. Я сознавал, что он хочет что-то услышать от меня, и сказал: «Паша поймет». Я сказал это, когда было еще темно, но Ходжа, видимо, чувствовал неуверенность в моем голосе и через некоторое время произнес: «Почему Паша тогда замолчал? Вот в чем тайна».
При первом же удобном случае он отправился к Паше, чтобы разгадать эту тайну. На этот раз Паша встретил Ходжу весело. Сказал, что понимает намерения Ходжи. Обрадовав этим Ходжу, Паша посоветовал ему заняться оружием: «Оружие, которое превратит мир в тюрьму для наших врагов!» Так он сказал, но не пояснил, каким должно быть это оружие. Если Ходжа направит свои научные знания в этом направлении, Паша его поддержит. Разумеется, он ничего не сказал о поощрении, которого мы ожидали. Только дал Ходже мешочек, наполненный акче [25] . Мы открыли его дома, посчитали: семнадцать монет, странная цифра! Вручив мешочек, Паша сказал, что уговорит падишаха выслушать Ходжу. Сказал, что мальчик интересуется «такими вещами». Ни я, ни даже легковерный Ходжа не приняли всерьез эти слова, но через неделю нам сообщили, что Паша нас — да-да, и меня тоже! — представит
25
Акче — старинная мелкая монета.
26
Ифтар — разговенье у мусульман.
Ходжа переделал речь, которую произносил перед Пашой, таким образом, чтобы она была понятна девятилетнему ребенку. Но думал он почему-то не о падишахе, а о Паше. О том, почему Паша замолчал тогда. Когда-нибудь он разгадает эту тайну. Каким должно быть оружие, которое ждет от него Паша? Мне тут сказать было нечего, да Ходжа ничего и не ожидал от меня. До поздней ночи он сидел, закрывшись у себя в комнате, а я уже не думал о том, как вернусь на родину, а, точно глупый ребенок, смотрел в окно и мечтал: за столом работаю я, а не Ходжа, и когда мне захочется, я поднимусь и отправлюсь, куда захочу!
И вот под вечер мы погрузили на телегу наши приборы и отправились во дворец. Я полюбил стамбульские улицы и мечтал, что когда-нибудь, невидимый, словно призрак, пройду по ним под огромными чинарами, каштанами и иудиными деревьями. Наши приборы мы положили в указанном нам месте во втором дворе дворца.
Падишах был краснощеким ребенком маленького роста. Он трогал наши приборы, как игрушки, и я не могу сейчас вспомнить, тогда ли мне захотелось быть его сверстником или товарищем, или когда я с ним встретился через пятнадцать лет; я сразу почувствовал, что не следует относиться к нему с предубеждением. Ходжа медлил, падишах и его окружение с интересом ждали. Наконец он начал говорить, к своему рассказу он добавил нечто совсем новое: он говорил о звездах как о живых разумных существах, знающих геометрию и арифметику и гармонично вращающихся в соответствии с этими знаниями, он изобразил звезды как привлекательные загадочные существа. Ходжа вдохновлялся, видя, как ребенок, подняв голову, с восхищением смотрит на небо. Потом Ходжа продемонстрировал макет прозрачной сферы, внутри которой вращаются подвешенные в ней звезды: вот здесь — Венера, и она вращается вот так, а вон та огромная звезда — Луна, она движется по-другому. Ходжа вращал звезды, подвешенный к модели звоночек мелодично звенел, маленький падишах в страхе отступал назад, потом справлялся со страхом и подходил поближе к волшебной коробке, только что не залезал в нее, и старался понять сказанное.
Теперь, когда я перебираю воспоминания, мое прошлое представляется мне картиной счастья, похожей на те сказки, которые я слышал в детстве, и на картинки к этим сказкам. Не хватало только домов с красными крышами, похожих на пирожные, и стеклянного шара, из которого, если его перевернуть, сыпался снег. Потом ребенок стал задавать вопросы, а Ходжа — отвечать на них.
Как эти звезды держатся в воздухе? Они подвешены к прозрачной сфере! Из чего сделана сфера? Из прозрачного материала! А они не сталкиваются друг с другом? Нет, они, как на макете, находятся на разных уровнях! Так много звезд, почему на модели нет стольких же сфер? Потому что звезды очень далеко! Как далеко? Очень, очень далеко! А у других звезд есть звоночки, звенящие при вращении? Нет, звоночки сделали мы, чтобы было понятно, что звезда совершила полный оборот! Гром как-нибудь связан с этим? Нет! А с чем он связан? С дождем! Завтра будет дождь? Судя по небу — нет! Что говорит небо про больного льва падишаха? Что лев выздоровеет, но надо много терпения! И т. д., и т. д.
Говоря о больном льве, Ходжа, как и рассказывая о звездах, смотрел на небо. Когда мы вернулись домой, он снисходительно отозвался о беседе с падишахом. Важно было не то, что ребенок не отличал, где подлинная наука, а где пустая болтовня, а то, что он на что-то обратил внимание. Падишах повторял слова и делал вид, что понял то, что надо было понять. А я размышлял, стать мне мусульманином или нет. В мешочке, который нам вручили по выходе из дворца, оказалось ровно пять золотых. Ходжа сказал, что падишах верно понял движение звезд. Ах, падишах, я хорошо узнал его лишь позже, много позже! Я удивился, увидев из окна нашего дома ту же Луну, я хотел быть ребенком! Ходжа не удержался и снова вернулся к нашему разговору: дело не во льве, важно, что ребенок любит животных, вот и все.