Белая лебеда

Занин Анатолий Изотович

От Владимира шли куценькие письма из Нальчика, где он устроился грузчиком на какую-то базу. Анна скучала в Краснодоне, просила приехать Алю, но та, скрепя сердце, работала телефонисткой на «Новой». На ее-то небольшой, но постоянный заработок выкупали по карточкам хлеб и крупу. А так перебивались с хлеба на квас.

За это лето мама сильно осунулась, чаще садилась на черный сундук, часами смотрела в пол, шевеля распухшими пальцами рук. В саду, конечно, фрукты, а в огороде картошка, капуста и помидоры. Помереть мы не могли.

Но раз

не было хозяина, то и жизнь была не в жизнь.

Я сидел за столом и с наслаждением доедал толченую картошку с луком. Случайно глянул в окно и увидел, что по проулку отец под уздцы вел пару рыжих лошадей, тянущих арбу. Поверх мешков лежали две связанные овцы.

— Гля, вон папа…

Мама кинулась к окну.

— И правда наш отец… Беги, Кольча, открывай ворота.

Я выскочил в проулок и бросился к отцу, зарыдал, пряча голову в его брезентовую бурку.

— Ну вот, ну вот, Кольча, — хрипло засмеялся отец, ощупывая мои худенькие плечи. — Как у вас? Все живы?

— Живы! Живы, папа! — застрочил я на радостях. — Зинка ногу проколола гвоздем, так дома сидит, Алька на террикон полезла за углем, а Володька недавно письмо с Кавказа прислал. Домой собирается. Что ж ты так долго не приезжал?

Отец сбрил бороду и подстриг усы, выглядел моложавым и незнакомым. Мне страшно хотелось с ним разговаривать.

— А в мешках зерно, да? И овцы нам, и лошади?

— Не-е-е… Лошади, Кольча, не наши. Чепруновы лошади…

Мама уже открыла ворота. Отец остановил лошадей и, слегка похлестывая кнутовищем по сапогу, проговорил наигранно веселым голосом:

— Хлеба вот привез и мяса… Примешь, мать, с хлебом-то?

Мама улыбнулась, глаза у нее залучились, и она опять стала молодой.

— Заезжай, чего уж… Не волнуй меня, Авдеич. Изождалась тебя.

— Добро, мать! — радостно проговорил отец и взял лошадей под уздцы. — Но-о-о! Милаи-и-и… Ннно-о-о!..

Вскоре из странствий вернулся Владимир. Брат возмужал, обзавелся брюками гольф и белым шелковым кашне. Он опять пошел работать в шахтную мастерскую строгальщиком.

Однажды осенью отец вывел всех нас в степь и заставил копать целину обыкновенными лопатами. Я быстро набил мозоли на руках и бросил лопату. Владимир подошел ко мне.

— Копай потихоньку, Кольча. Я помогу тебе. Не зли батю. Он у нас голова.

Я удивленно посмотрел на брата. Он впервые стал на сторону отца. Я ничего не понимал. Сколько отец воевал с Володькой!

Копали три дня, все измучились — на руках кровавые мозоли, а вскоре оказалось, что отец ошибся клином и не там отмерил делянку. Эта земля принадлежала общественному выгону, где паслись поселковые коровы. На новое же место отец не решился нас вести, нанял у китайца верблюда, залез в долги и вспахал десятину под бахчу. Весной он снова вспахал землю, и мы посадили арбузы, дыни, подсолнухи, сладкое просо, тыкву и кукурузу.

Посреди поля отец соорудил шалаш, расставил пугала и, когда взошли первые ростки

арбузов и дынь, целыми днями гонял сусликов, забивал норы колами, заливал их водой — благо ручей бежал по лощинке в конце поля.

Приходили на бахчу мои дружки Дима, Леня, Федя и Ина. Они помогали тяпать сорняки и окучивать слабые ростки. И труды не пропали даром. Арбузы гладкими боками блестели на солнце. Будто кто накатал на поле белых, черных и полосатых шаров. И дыни были хорошие. Желтые, длинные и ребристые камковки. Перед вечером я носил отцу харчи и оставался ночевать с ним в шалаше.

Как-то побежал к ручью, оступился и расшиб нос об огромный арбуз, притаившийся в лопухах. Мы с отцом едва унесли его, а потом до отвала ели всей семьей.

— Над ручьем вызревал, — сказал отец. — И солнышко грело, и соки шли…

Неделю свозили урожай. Завалили арбузами и дынями кухню, замочили во всех ладушках, наварили нардеку, а во дворе еще громоздились две большие горки арбузов.

Мама с отцом их продавали, а дружки мои, как говорится, от пуза наелись. Особенно Леня Подгорный. Он увидел, как Ина ковыряется в арбузе и завозмущался:

— Рази так едят арбуз? Надо в него влезть, тогда и насладишься. Гляди!..

Он разбил арбуз о колено, схватил половинку и стал быстро откусывать от сахарной середины, давясь, глотал, почти всунул в мякоть лицо, и потекла липкая жижа, а он все откусывал и откусывал, захлебываясь и урча от удовольствия.

Тут прибежала с крапивой Зинка и ее подружка соседская девчонка Нинка, засунули стебли со жгучими листьями Леньке под рубаху и давай там вертеть. Леня отбрыкивался от них, а Ина упала в лебеду и закатилась смехом. Наконец Леня словчился и схватил Нинку за бок, но она вывернулась и умчалась за сарай.

А я потихоньку откатывал черный или белый арбуз, нес его в угол сада Алине, которой вертлявая и нахальная цыганка предсказывала судьбу по руке. Чуть ли не за каждое слово цыганка требовала арбуз и совала его под широкую юбку. Алина гладила меня по голове и просила принести еще один арбузик. Отец заметил мои проделки, отобрал арбузы у цыганки и выпроводил ее со двора. А это не просто оказалось.

— Чтоб ты окосел, хрыч старый! Чтоб у тебя дом сгорел и все дети померли! Я уже вижу, как ты с сумой побираешься! Чтоб ты…

Пока мама не сунула цыганке огромный арбуз, она кричала как заведенная. Тяжелый арбуз забрал часть силы, и она, злобно шипя, гордо удалилась. Отец взял меня за руку и заглянул в глаза.

— Экий ты бестолковый… В дом надоть тащить…

— А зачем ты заставлял нас копать ненужную землю? — неожиданно выпалил я, не зная, чем ответить.

— Гля, какой ты… злопамятный. Но знаешь, Кольча, и на старуху бывает проруха. Такая, понимаешь, промашка вышла…

Жить по кливажу… Ох и трудное это дело, особенно, если ты подросток и вдобавок мечтатель… Все хотелось куда-то уехать, убежать, лишь бы не сидеть в своей опостылевшей жалкой пристройке к кухне.