Белая леди

Макбейн Эд

— Мне жаль это слышать.

— Да, — продолжал Уоррен, — и на двадцати четырех часах непосредственно после преступления, потому что это самое важное время. До преступления — так как эти часы говорят нам о том, где он был и с кем встречался…

— Но вы не полицейский. Я понял…

— Все правильно. Я частный детектив. Я работал с ним. Он мой близкий друг.

— Хорошо, — Шид кивнул головой.

— Но я был полицейским в Бостоне…

— Ух-ху.

— Именно поэтому я знаю все эти процедуры. Во всяком случае, двадцать четыре часа после преступления важны потому, что

когда время уходит — след преступника становится холоднее.

— Ух-м-м. — Шид снова почесал низ живота, ему было до смерти скучно. Вероятно, он читал всю эту ерунду в дешевых детективных романах, и ему вовсе не хотелось снова и снова слышать это в своем сокровенном убежище, пропахшем звериной мочой. Он поставил банку с пивом на столик, взял джинсы, которые валялись на другой банкетке, и стал натягивать их на себя.

— Я считаю, что опаздываю на неделю, — объявил Уоррен. — Сегодня двадцать восьмое число. Это дает преступнику, стрелявшему в него, очень большое преимущество.

— Да, какая досада, я понимаю.

В его голосе не было ни сарказма, ни скуки; он просто произносил слова: никаких эмоций, никаких интонаций, ничего. Может, работа в клетке с дикими животными так влияет на человека. Лишает его способности эмоционально реагировать. Если вы тратите свои эмоции вне клетки, тогда вы можете потерять спокойствие, находясь внутри клетки с кошками, а это значило многое. Покажите им что-нибудь, что они могут видеть, нюхать или ощущать, и они разорвут вас на кусочки. Свидетельство тому — шрамы Шида.

— Вы сказали мне по телефону, что он приходил повидаться с вами в прошлый понедельник, — продолжал Уоррен.

— Да, это так, — подтвердил Шид, застегивая ширинку, затем он сунул ноги в туфли, не надевая носки, и снова взял в руки банку пива.

— Можете рассказать мне, о чем вы разговаривали?

— В основном об Уилле.

— Торренс?

— Да. В любом случае, в чем дело?

А дело было вот в чем: Мария узнала от Тутс, что Мэттью собирался поговорить с Шидом как можно скорее. Дело было в том, что Мэттью приходил сюда в прошлый понедельник. Дело было в том, что Мария сказала сначала Мэттью, а потом Тутс о том, что парень, заглатывающий пиво у мойки, убил ее мать. В этом было дело, но именно это Уоррен не мог ему сказать.

— Разве мистер Хоуп не сказал вам? — спросил он.

— Он сказал мне, что кто-то оспаривал ее завещание…

— Это так, — солгал Уоррен.

— И он хотел узнать, в каком она была состоянии перед самоубийством?

— Вы знали ее еще в то время, не так ли?

Надо вернуть его на три года назад, когда Уилла Торренс, предположительно, пустила пулю себе в лоб. Это заключение оспаривала ее дочь, заявляя, что Шид застрелил ее, а затем вложил пистолет в безжизненную руку.

— Послушайте, — сказал Шид, — вы не возражаете, если мы уйдем отсюда? Я ненавижу оставаться среди всего этого безобразия. — Он бросил пустую пивную банку на кучу уже собранного мусора, затем немедленно пошел к задней двери, не дожидаясь ответа. Одетый только в джинсы и туфли, все еще обнаженный до пояса, он вышел. Уоррен последовал за ним.

То, что десять минут назад представляло собой огромный белый

с голубым купол, окруженный парком трейлеров, стоявших в грязи, ссохшейся и спекшейся за неделю под лучами яркого солнечного света; то, что в час тридцать в действительности казалось кладбищем автомобилей, — не было видно ни одного человека, ни один лист не колыхался в безветренном тяжелом воздухе флоридского полдня; то, что было сонным и безжизненным, все трансформировалось в яркий карнавал на открытом воздухе. Время сиесты закончилось, решил Уоррен, а сейчас все проснулись и пробудились к действию.

Когда Шид повел его вперед, туда, где, как он сказал, находились клетки с животными, вся площадка заполнилась артистами в трико и купальниках, голубых джинсах и бикини, шортах и кофточках, спортивных костюмах и плавках. Как ребенок с широко распахнутыми глазами, двигаясь через волшебную страну цирка, таинственным образом лишенную ее блестящих украшений, Уоррен следовал за Шидом к шатру, минуя разминающихся акробатов и суетящихся клоунов.

— Сократим путь через тент, — предложил Шид и вошел в широкую дверь. Там, куда они вошли, все было на нескольких уровнях, как трехмерная шахматная доска. На арене, в одном из двух кругов, репетировала женщина с полдюжиной лошадей без наездников…

— Это вольные лошади, — прокомментировал Шид, — без всадников.

Сначала поодиночке, затем по двое, наконец по трое, великолепные животные передвигались по кругу; их гривы развевались в такт движениям, пока темноволосая женщина-дрессировщица в джинсах и ковбойских сапогах уговаривала и подбадривала их. Во втором кругу — дрессировщик с помощницей, высокой брюнеткой в шортах и розовой кофточке — заставляли трех огромных слонов сесть на задние ноги и приподнять верхнюю часть туловища.

— Помощница — это его жена, — пояснил Шид.

На втором уровне, на полпути между ареной и трапециями наверху, слаженно, осторожно, но уверенно двигалась пирамида танцоров на проволоке. Двое мужчин на велосипедах; каждый из которых держал длинный балансировочный шест, формировали основу треугольника. Над ними был третий, находившийся на узкой планке, поддерживаемый шестом. У него в руках тоже был длинный балансировочный шест, а на его плечах стояла девушка с длинными рыжими волосами, которая раскинула руки, направив их вверх к куполу, как крылья большой птицы в полете.

— Семья Звонковых, — представил Шид. — Из московского государственного цирка. Они знали Уиллу гораздо лучше, чем я.

Высоко над ареной, выше танцоров на проволоке, репетировали летающие акробаты. Закинув голову, обшаривая глазами купол цирка, Уоррен следил, как блондинка в черном трико и розовой футболке концентрировала внимание на пустой трапеции, качнувшейся в сторону платформы, где она стояла. Рассчитывая время, пока такой же светловолосый мужчина, висевший вниз головой на другой качавшейся трапеции, максимально приблизится к ней; затем прыгнула, ухватилась за перекладину и взлетела вверх, назад, снова вперед, назад, вперед и, наконец, выпустила из рук перекладину, перекувыркнулась раз, два раза, и еще один раз, попыталась схватить протянутые руки партнера — и промахнулась.