Белая мель
Шрифт:
Он подошел к стогу и выдернул охапку соломы, бросив ее возле костра, упал на спину и, закинув руки под голову, стал смотреть в небо. «Я — идиот. Я приехал с ней на охоту, а думаю о Елене. Когда я думаю о Елене, я не могу прикоснуться к этой...»
— Садись за стол, — позвала Юля.
— Батюшки-и! Утки в опятном соусе, коньяк, свежие помидоры. Уф! — развеселился он, садясь за красный складной столик и все поглядывая на нее, сравнивая. «Чепуха какая, я не могу от нее освободиться. И не могу забыть ту... Елена, эта красивее тебя, но я не могу от тебя освободиться... Неужели так
— Ты опять думаешь о работе?
— Что ты! Я думаю о том, что люблю тебя и как мы сейчас пойдем на охоту...
— Я очень довольна, что мы выбрались сюда, — сказала Юля, поглаживая щенка. — Рой, лежи. Сейчас ты получишь косточки... Артем, ты забыл хлеб. — Она встала и убрала с костра котелок с чаем. — Ты всегда забываешь есть хлеб.
— Молодец, вкусно! — похвалил он. — Скоро утки откормятся на осенних полях и будут еще вкуснее. — Он посмотрел на Юлю, высокую, стройную, в спортивном синем костюме, и остался доволен. — Сына бы нам.
— Ты уверен, что мы вырастим сына? — садясь перед ним за стол, спросила она.
— И не одного.
— Своего сына я назову так: мой единственный, любимый сын Мелс, — сказала Юля.
— Почему единственный?
— Потому что потом ты уйдешь и у меня никогда и никого не будет, кроме него. — Говоря это, она смотрела на куст крушины.
— Ты что, у нас будет пятеро сыновей. Две собаки и два ружья.
— У меня будет один сын, — сказала она.
— Странно! — удивился он. — Разве ты не хочешь, чтобы у него и у нас было будущее?
— Хочу, но я уеду. Потому что у тебя в глазах всегда твое прошлое. Я не хочу жить рядом с твоим прошлым. Ты болен прошлым. И пятеро сыновей не исцелят тебя от твоего прошлого.
— Юленька, ты ошибаешься. У нас будет все и никакого прошлого. О чем ты? Посмотри на меня. Ну вот, — он встал, подошел к ней и поцеловал в висок. — Спасибо, родная! Я пойду готовить скрадок.
— Выпей чай.
— Спасибо.
Он снова сел и, глядя на нее, стал пить чай. Вспомнил, как два года назад пришли и сказали, что в цех назначен новый врач и нужно осмотреть всех женщин. Он, отправляясь на оперативку в разнарядочную, зашел в здравпункт и увидел ее. Она стояла у окна, подняв и раскинув руки, вся в белом, и за окном косо валились хлопья снега, и он растерянно топтался у порога, а она не оборачивалась. В спине и в изломе рук ее было что-то беспомощно-скорбное. Он кашлянул. И она медленно опустила руки и повернулась.
— Я вас слушаю, — сказала она и посмотрела на него. Глазищи синие-синие.
— Это я вас пришел слушать, — усмехнулся он и представился.
И вот теперь, вспомнив, как после она его слушала и он ее слушал, Артем сказал:
— Юля, я ведь от тебя ничего не таил.
— Да, но ты думаешь и думаешь о ней.
— Ты права. Я не могу понять, почему иногда думаю о ней? Может быть, я прощаюсь?
— Может быть, — вздохнула Юля. В глазах ее копились слезы, которых он не заметил. — Знаешь, я тебе не сказала, что вчера приходил ко мне сосед — приглашал в ресторан. А я даже не знаю, как его звать. Я с трудом выпроводила его и вдруг почувствовала свою ущербность. Ведь когда женщина не хочет иметь семью, в этом видится чуть ли
— Потому, что человек не может быть свободен от общества, — сказал Артем и начал собираться на охоту.
— А общество от меня может быть свободным?
— Возможно, — он надел патронташ, взял ружье, топорик, мешок с чучелами и попросил: — Щенка придержи. Побежит следом и распугает уток.
— Что так рано?
— Буду делать скрадок.
— Как только я управлюсь с грибами, мы придем к тебе. Тихонько.
— Хорошо, — сказал он и посмотрел на желтеющий березовый лес, за которым было то горько-соленое озеро, где он собирался охотиться вечером.
Пройдя лес, он сел на сухой белый песок возле воды, вынул спички и поджег охапку березового сушняка. Достал письмо, которое до сих пор лежало у него в кармане за обложкой охотничьего билета, и в который раз прочел:
«Знаешь, все чаще болит душа. Что это? Осмысленная тоска по далекой юности? Или боль от прошедшей мимо и не понятой нами любви? Я жалею теперь все прошлое, и не хочется так бездарно жить, как живу сейчас. Господи-и! Эти горькие, бессонные ночи над белым листом бумаги, эти преданные глаза мужа, в сущности доброго человека. Но зачем он мне?.. А ты, какими ты дышишь ветрами? Знаешь, мне здесь все надоело, и я устала, очень устала. Я как-то странно затосковала по тем радостям, которых у меня нет. Нет покоя и прочих благ в этой суматошной и горькой жизни. И от этого очень грустно. У меня осталась одна радость — белая стопка бумаги, на ней я могу осчастливить кого-то или распорядиться чужими чувствами. И еще — ты... Позови меня. Позови...»
Но никто не позвал Елену. Письмо это было написано в Архангельскую область, в какую-то Амдерму, Сергею Каракулину. Письмо вернулось обратно с пометкой: «Адресат выбыл». Елена была тогда в командировке, и Артем вскрыл письмо. Очень уж ему показалось странным: Елена, его жена, и какая-то Амдерма, что-то толкнуло его вскрыть письмо. Может быть, подумал он тогда, что это одно из увлечений прошлого лета — отдыхала у моря, или далекая любовь юности, но он вскрыл это письмо и прочел. Он долго носил его в кармане, а потом оставил в столе на работе, все не решаясь вернуть. Что он за человек и какими дышит ветрами? «Ишь ты, — подумал Артем, — боль души у нее выплыла. Глаза ей мои надоели... Все ей надоело. А когда писала это письмо, на кухне, поди, был ворох грязной посуды? И в комнате клубился дым, курила и кидала где попало окурки...»
В общем-то, сейчас ему это было безразлично, и не было того отчаяния, как после первого прочтения письма. Теперь все улеглось, обдумалось. И тогда, опомнившись, он понял, что не болит у него сердце о ней, как в тот день. Просто осталась забота о человеке, который живет рядом, о его судьбе. Ведь не знал же он, кого просила Елена позвать к себе. И кто знает, как еще могла сложиться судьба ее? Может, ей надо было сразу ехать в эту Амдерму, а не выходить за него замуж? Что он дал ей? Ни детей, ни горячего дела, такого, от которого люди тают, недосыпая.