Белая невеста, черная вдова
Шрифт:
Наконец полицейские ушли. Влада включила негромкую музыку, прилегла на диван и незаметно задремала.
Телефон Дробышев включил, когда приехавшие в фирму иностранные гости вместе с начальством отправились не то обедать, не то ужинать. Его тоже позвали, но он незаметно отошел в сторонку и сумел мероприятие пропустить.
Таких посиделок он терпеть не мог. О деле говорить уже не станут, каждая сторона взяла тайм-аут на размышления, а просто так выпивать с незнакомыми
Пропущенных звонков было много. Несколько от Влады и несколько от соседки Татьяны.
Владе он перезванивать не стал, а соседку набрал немедленно.
– Как хорошо, что вы позвонили, – с облегчением выдохнула Татьяна. – Инна Ильинична решила выписываться, а отпускать ее одну я боюсь. Настоящего инфаркта не было, но все-таки… И ключи от ее квартиры у вас. Вы сможете отвезти ее домой?
– Смогу, – кивнул Дробышев и, помолчав, спросил: – Вы сказали?..
– Нет.
– А кто? – зачем-то спросил он.
– Не знаю. Я зашла к ней часа два назад, она уже знала. Кто-нибудь из родственников, наверное, звонил.
– Я приеду, как только смогу, – пообещал Дробышев.
Вероятность, что гости решат опять вернуться к обсуждению технических проблем и захотят вновь посмотреть работающее оборудование, была равна нулю, но Дробышев строго-настрого велел своим ребятам не расходиться, пока иностранцы не уедут. Ребята были надежные. От бездельников Дробышев избавлялся немедленно и своим помощникам доверял.
До больницы он доехал быстро, пробка у поворота сегодня не была катастрофической. Думал он при этом почему-то о том, что они с Татьяной обеспечили друг другу надежное алиби. Когда он вчера вошел в подъезд, машины Егора еще не было, а потом они с соседкой все время находились на глазах друг у друга. Конечно, едва ли кому-то придет в голову его подозревать, но все-таки…
У Влады тоже есть алиби. Он слышал, как она разговаривала с ментами, и понял, что в восемь она была уже у ресторана. По пустой Москве от места убийства до ресторана доехать можно запросто, а вечером по пробкам – сомнительно. То есть не сомнительно, а просто невозможно. Даже у их проклятого поворота в сторону центра обязательно нужно простоять не меньше десяти минут. И это еще если повезет.
На территорию больницы его пропустили не сразу. Пришлось снова звонить Татьяне. Наконец охранник поднял шлагбаум, и Дробышев сумел подъехать к кардиологическому корпусу.
Инна Ильинична, бледная, сосредоточенная, ждала его в больничном коридоре, держа на коленях целлофановую сумку с какими-то пожитками. То ли женщина постарела за прошедшие несколько дней, то ли и раньше была такой старой, только он этого не замечал.
Она не плакала. Слабо ему улыбнулась, дошла до машины, держа его под руку.
Что в таких случаях говорят, Дробышев не
– Степа, помоги мне включить ноутбук, – попросила Инна, когда он вручил ей ключи от квартиры.
Небольшой ноутбук лежал на книжной полке.
– Зарядка к нему есть? – уточнил Дробышев. Ноутбук был покрыт тонким слоем пыли, его явно давно не включали.
Женщина достала откуда-то снизу зарядное устройство, протянула ему.
Компьютер включился и заработал сразу.
– Что-нибудь еще нужно? – поинтересовался он. – Может, в магазин сходить?
– Спасибо, Степа, не надо, – отказалась Инна Ильинична. – У меня все есть.
Он видел, ей не терпелось сесть за ноутбук. Дробышев слегка удивился, но это было не его дело.
Он попрощался и отправился к себе.
Соседка не рыдала, но Дробышеву было безумно ее жаль.
Он не интересовался и не знал, как она живет в последние годы. Раньше Инна любила гостей. У нее собирались занятные компании. Родителей соседка тоже обычно приглашала, и его приглашала, но он ходил в гости редко. У него была своя жизнь.
В последний раз, когда Дробышев был у Инны на таких посиделках, там присутствовали Максим Ильич и историк, имени которого он сейчас не помнил. Дядька был интересный, в последнее время вел какую-то историческую рубрику на одном из телеканалов. Дробышев телевизора не смотрел, мама рассказывала.
Теперешний телеведущий был убежденным монархистом. В тот раз он с искренним переживанием долго рассказывал о святом Николае II. Впрочем, возможно, последний монарх тогда еще не был объявлен святым, Дробышев точно не помнил.
Историк очень переживал за Николая Второго и за провал белого сопротивления и страшно возмущался, что из московских названий до сих пор не убрали фамилии детоубийц.
– Ужасная смерть, чудовищная, – робко возразила мама, не выдержав. – Но все-таки Николай – первый, с кого нужно спросить за то, что случилось с Россией.
– Страна скатывалась в кровавую мясорубку, а он удачно стрелял ворон, – напомнил папа.
О том, что у самодержца было такое пристрастие – стрелять ворон, историк не знать не мог, это даже Степан знал.
Дядька был возмущен и с печалью смотрел на родителей, даже возражать не стал, только морщился.
Дома мама долго не могла успокоиться и все вспоминала, что в Гражданскую войну детей шашками рубили, но их почему-то святыми не объявляют.
Впрочем, потом историк родителей простил, и сейчас они даже иногда перезванивались.
Дробышев вскипятил воду, бросил в нее пельмени, когда приготовились, сжевал без аппетита. Ехать к Владе совершенно не хотелось. Он даже подумал, не выключить ли снова телефон, но все-таки решил трусливого поступка не совершать.