Белая орчанка и оборотень

Безысходная топь.

Порывы ветра пригибают к земле тонкие стволы редко растущих здесь деревьев. Диск зимнего, почти белого солнца, уже спустился низко над горизонтом и тени ползущие от скрученных, словно болезнью веток, все больше удлинялись с каждой минутой. Они напоминали щупальца невиданных чудовищ, а серая змейка поземки, перетекая и искрясь тонкими ручейками ледяного песка, будто оживляла их.

По низине со стороны Темных гор, пересекая наискосок эту унылую местность, тянулась цепочка черных следов. По неглубоким сугробам в сторону видневшегося вдалеке леса шел одинокий орк. Болотная грязь даже на морозе не замерзала,

а только покрывалась тонкой, ледяной коркой. Когда он, шагая, наступал на неё, лед ломался и орк проваливался, крепко увязая в трясине по самую щиколотку. Обратно болото неохотно отпускало своего пленника, издавая мерзкий, чавкающий звук, а на снежном покрывале оставался большой, грязный овал с вваленными внутрь краями. Орк шел довольно медленно, хромая на правую ногу, его грубо вылепленное лицо слегка морщилось, когда конечность глубже проваливалась в трясину, давно раздробленная коленка сгибалась с трудом, причиняя при движении дискомфорт, граничащий с болю. Впрочем, к боли он привык, большую часть своей жизни он провел в плену у гоблинов. Где-то там, на склоне гор за его спиной, находилась старая крепость, в которой великана держали в рабстве, и орк с каждым шагом стремился убраться от нее как можно дальше.

Из-под густых бровей, вдаль внимательно и настороженно смотрели небольшие, умные глаза, окруженные сетью глубоких морщин. От правого края толстых губ наискосок по переносице, перечерчивая все лицо, шел шрам. Из нижней челюсти, верх, торчали два желтых, коротких клыка. Несмотря на мороз, его голова была ничем не прикрыта и ветер нещадно трепал темные, жесткие, как конская грива волосы. Они были неровно обрезаны, точно не ножницами, а каким-то грубым орудием, скорее всего ножом. Коротко, почти до самой кожи по бокам, а сверху оставался гребень из более длинных прядей, в которые сейчас набился и не таял снег. У орка были остроконечные, все изодранные ушки, похожие на свернутые в дудочку листья, прислушиваясь, он постоянно ими шевелил.

Как росшие здесь деревья — являлись лишь жалкой пародией на настоящие, так и он, был сейчас лишь бледной копией представителей своего народа. Его шкура, темно — травянистого оттенка, типичного для взрослого мужчины — орка, была бугристая, вся густо усыпана бородавками и рубцами от ран. Орк был высоким, но очень худым и напоминал собой большой балахон, одетый на вешалку. Отчетливо был виден след от ошейника. Кожа под широким, железным ободом, который он носил много лет, постоянно потела и гнила, образовав на шее что-то на подобии витого шрама.

Надежной защитой от ветра и снега, сыпавшего из тяжелых, низко весящих туч, ему стала грубо выделанная шкура оленя, накинутая на плечи. На груди орк запахнул её крест-накрест и завязал края сзади на поясе. Он ободрал её с найденного на предгорье оленя, испугавшись чего-то, тот спрыгнул со скалы и переломал ноги. Животному, буквально упавшему на него с неба, он очень обрадовался, все время своего путешествия орк голодал. Не останавливаясь, великан ел оленину сырой прямо на ходу, просто отрывая зубами куски мяса. На бедра орка, заменяя ему штаны, была намотана широкая, грязная тряпка. Это видно был обрывок старого покрывала, найденный им в развалинах покинутого замка. На ноги, в замен сапог, примотаны были куски той же шкуры и хорошо обвязаны полосками ткани, оторванными от набедренной повязки — чтоб не забивался снег.

Сквозь монотонные завывания вьюги до его слуха донеслось тихое, толи мяуканье, толи курлыканье. Орк остановился и огляделся. Вдалеке, по краю болота, еле заметный и уже слегка заметенный снегом шел след, он обрывалась возле темной кочки, от которой и слышались странные звуки. Орк пригляделся, а потом осторожно, крадучись подошел. На снегу, раскинув в стороны руки, словно подбитая в полете птица, лежала мертвая, человеческая женщина. На ней была

матерчатая коричневая куртка, обшитая мехом. Ноги укрывала цветастая, длинная юбка, из-под которой виднелись меховые сапожки, на голове белый, пуховый платок в бурых пятнах. Она лежала на животе, голова на бок и чуть запрокинута. Лицо ее все было покрыто гнойниками и не зажившими струпьями. Рот открыт. Перед смертью она видимо сильно кашляла кровью, снег вокруг был густо забрызган бурыми каплями. Виден был только один глаз. Открытый, с остекленевшим уже, ничего не выражающим, взглядом. Под её боком, закутанный в слои одежды, сидел детеныш и что-то тихо напевал. Орк нагнулся и приподнял с головы малыша капюшон.

Она смотрела большими синими глазами, без страха, с любопытством, как могут смотреть только дети, не зная еще об опасностях большого мир. Маленькая мордашка вся была покрыта подзажившими струпьями, видно девочка переболела той же болезнью что и мать. Неровная кожа, стала походить от этого на орочью, если б дите было зеленое, то можно было бы решить что из сугроба глядит крохотный орченок. Аккуратно, чтоб не помять, орк подхватил её и запихнул за пазуху. В его пустом, бесцельном путешествии вдруг появилась цель.

Некоторое время сидящий за пазухой ребенок не шевелился и просто тихо сопел. Орк шагал, делая вид, что ему абсолютно все равно, что происходит у него под накидкой. Потом она расслабилась, орк точно почувствовал этот момент, и прикоснулась к нему ладошками. Под оленьей шкурой на орке была одета лишь грубая, суконная рубаха, зиявшая дырами, и кожей он почувствовал какие ледяные у нее пальчики. Видно она не один час просидела там, рядом с мертвой матерью. Потом девочка еще пошевелилась и прижала к нему голову.

— Стучит… — Проговорила она тонким, детским голоском, немного картавя.

Орк заинтересовался. Он остановился и заглянул под накидку. Отодвинув на бок платок, девчонка прижималась к его груди ухом и внимательно слушала, как бьется его сердце. Она посмотрела ему в глаза, и легонько стукнув его в грудь кулачком, повторила.

— Стучит!

Орк поморщился: «Какая глупая!» Он тронул себя в грудь в том месте, где она показывала и представился.

— Сфенос. — Он произнес свое имя коротко и рвано, голосовые связки отвыкшие работать сделали его похожим на карканье ворона.

Девочка сделала губами «О» и закивала головой, вроде как «ну ясно, ясно. Так я и думала». Потом радостно заулыбалась и позвала:

— Сфенос.

Повторяя его движения, она гордо ткнула себя в грудь, собираясь назвать свое имя.

— Бёрк. — Перебил её великан. Он совсем не собирался оставлять её себе, отнесет в ближайшую деревню и отдаст сородичам, а потому и имя её запоминать не собирался. Зачем прилагать лишние усилия? Будет называть её как нравится.

Малышка мотнула головой, не соглашаясь с ним, и опять собралась назвать свое настоящее имя.

— Бёрк! — Снова перебил ее орк.

На недовольный взгляд крохи, Сфен сурово свел брови. Мордашка ребенка сменила эмоцию с: «не довольна», на: «ну ладно, Большой Зеленый Крендель, посмотрим еще кто кого!» Она поджала губу и буквально, надулась, напоминая собой маленького взъерошенного галчонка сидящего в гнезде. Орк вздохнул и запахнув потуже шкуру потопал дальше. Отношения с пассажиркой обещали быть непростыми, но впервые за много лет сухая корка, окружавшая его сердце, треснула, и в душе Сфена начали буйно расти молодые побеги сочных эмоций. Весь путь до этого он просто бесцельно брел, ведомый инстинктом самосохранения, но как только орк прижал к груди маленький комочек, все вдруг поменялось, он почувствовал себя нужным. В ответ на его мысли из-за пазухи раздалось тихое пение. Мелодия была другая, не та, что неслась над болотом, когда он её нашел. Теперь, когда певунья прижималась к его груди, Сфенос мог отчетливо разобрать и слова.