Белая полоса
Шрифт:
В тот вечер Замша лёг спать, а мы с Дмитрием разговаривали очень долго.
Замша лежал на спине, посапывая во сне, а на глазах у него лежала тряпочка — чтобы свет не попадал в глаза. Показав на спящего у стены Малыша, я сказал Диме, что это «курица», после чего Замша подорвался с места и набросился на меня с кулаками. Буквально тут же в камеру открылась дверь.
— Командир, всё в порядке! — сказал Замша и попросил его забрать.
Также он попросил у Димы сигарет, которыми тот добродушно поделился. Я же подарил Замше свой костюм «Boss». Он сказал, что перешьёт его себе в робу. На этом мы попрощались.
Через несколько дней камеру, то есть всех находившихся в ней заключённых, перевели полным составом
В этот же день меня посетил адвокат.
Владимир Тимофеевич сказал, что Оля была у прокурора Иванца и сказала ему, что у меня боязнь замкнутого пространства — клаустрофобия. Я действительно говорил Оле, что как-то, проехав в метро, ощутил панику, вызванную лёгким головокружением и боязнью потерять сознание. Но это было очень давно. Адвокат сказал мне, что на днях Оля передаст мне передачу, и я сделал уточнения по списку: у сигарет должны быть отрезаны фильтры, и сигареты должны быть связаны по 20 штук (это был совет сокамерников). По делу мы почти не говорили, поскольку моя позиция была понятна, а Владимир Тимофеевич никогда не делал никаких выводов. Он только говорил, что дело развивается вразрез с нормами уголовно-процессуального кодекса (нарушение презумпции невиновности и другое) и не следует им в этом мешать. А также — то, что по просьбе журналиста он дал по делу свои комментарии газете «Сегодня»: Шагин не выглядит подавленным и даёт объёмные и последовательные показания в обосновании собственной невиновности, и его уже второй месяц держат в ИВС без бани и прогулок на свежем воздухе, хотя имеют право держать только десять дней, и так далее. В конце статьи были комментарии высокопоставленного чиновника МВД: «Шагин находится там, где он и должен находиться».
Мы попрощались с адвокатом, и меня привели в камеру. Дмитрий и Малыш играли кубиками в покер и предложили к ним присоединиться. Игра заключалась в том, что, бросая пять кубиков, каждый должен выкинуть, например, «пару» (чтобы на двух из пяти кубиков выпали одинаковые цифры) или «порядок» (то есть 1, 2, 3, 4 и 5), то есть набор примерно таких же комбинаций, как и в карточном покере (карты в тюрьме запрещены). Тот, кто выкинул ряд оговорённых комбинаций первым, — выиграл. Второе место считается по разности сумм цифр в порядках не выброшенных оставшимися двумя или более игроками. Я предложил доиграть круг (партию), отскоблить тапочком и отмыть с мылом сцену, использовав слово «отпидарасить».
Буквально перед самым концом игры открылась дверь в камеру, и на пятачке в проходе появился парень лет двадцати — упитанный, среднего роста, с аккуратной причёской и пушком на подбородке и щеках. Пальцы и ладони у него были в краске. Малыш постучал в дверь и попросил дежурного включить воду, а зашедший на вопрос «У тебя какая?» сказал, что у него 117-я статья (изнасилование). И в то время, когда Дима сказал новичку «Иди мойся», я Диме сказал, имея в виду сцену:
— Давай бросай, и сейчас пидарасить будем!
Я посмотрел на цифры на костях, и тут в камере раздался пронзительный смех — сначала Малыша, а потом Димы. Я взглянул на вошедшего — он был бледный и обмякший, стоял, опёршись спиной на дверь. Тут засмеялся и я, а потом и у новенького появилась
Зашедшего звали Андрей. Он учился на втором курсе института, был из интеллигентной семьи. В компании, как он сказал, девушка согласилась с ним на секс. А потом написала на него заявление, когда он не согласился отдать три тысячи долларов. Так это или нет, потом установит суд. В камере никто об этом не говорил. У каждого было своё горе.
В камеру начали прибывать люди, которые не задерживались больше, чем на два-три дня. То ли потом они возвращались в РОВД, а затем в другую камеру, то ли их увозили на тюрьму. Порой в камере находилось по шесть-семь человек — кому-то приходилось пытаться спать в проходе, а кому-то всю ночь сидеть на краю сцены. Последним, кто задержался на несколько недель, был ещё один Андрей — невысокого роста паренёк с юношескими чертами лица и улыбкой в глазах. Его привезли из РОВД, в котором продержали три дня и где ему пришлось взять на себя велосипед «Comanche». Так как в камере был ещё один Андрей, то к этому мы так и обращались — Команче. Как рассказывал Андрей-Команче, его приятель промышлял кражами велосипедов. И Андрей случайно встретил его в двух кварталах от своего двора. Приятель попросил его продать на рынке, что в нескольких сотнях метров, велосипед фирмы «Comanche». Андрей взял велосипед за руль и покатил на рынок. Но буквально за несколько десятков метров от рынка напротив него на проезжей части у бордюра припарковался синий «Лендровер» с беркутовцами. И один из двух молодых парней-милиционеров, вышедших из задних дверей машины, проходя мимо, подошёл к Андрею и взял велосипед за руль. Как сказал Андрей, вероятно, они увидели его из машины, когда он катил велосипед.
— Твой велосипед? — спросил беркутовец.
— Да, — ответил Андрей.
— А почему за руль катишь?
— Чтобы пешеходов не сбить!
— А почему у рынка?
— Мимо проходил.
— А паспорт есть?
— Паспорт дома!
— А где живёшь?
— Тут, недалеко.
— А с кем живёшь?
— С мамой и папой.
— А кто дома сейчас есть?
— Мама.
— Ну, садись, поехали!
Беркутовец положил велосипед в багажник за задней дверцей, а Андрея усадили на заднее сиденье между двумя милиционерами.
— Показывай дорогу, — сказал Андрею старший патруля.
Андрей показал дорогу к дому, и один из милиционеров поднялся с ним на восьмой этаж и позвонил в дверь его квартиры. Однако никто не открыл, а потом вышла соседка и сказала, что мама Андрея ушла в магазин и велела передать ему ключи. Увидев рядом с Андреем милиционера, женщина была в замешательстве, но беркутовец успокоил её, сказав, что всё в порядке. Вопрос установления личности отпал сам собой, и милиционер с Андреем спустились к машине, где второй беркутовец открыл заднюю дверцу, чтобы отдать ему велосипед. Но тут возвращался домой маленький мальчик — сосед Андрея с девятого этажа, — проходя мимо, увидел велосипед, расплакался и сказал: «Дяденька, это мой велосипед!»
И сказал, что в соседнем дворе незнакомый парень попросил велосипед покататься.
Сосед-мальчик знал Андрея. Но его не опознал — сказал, что это был не он. А когда Андрея отвезли в РОВД, ему пришлось написать явку и взять велосипед на себя. Он сказал, что если укажет на приятеля, то того примут и раскрутят на сто велосипедов. А ещё ему очень неудобно перед мамой своего соседа — он теперь не сможет смотреть ей в глаза.
У каждого проходящего через камеры ИВС была своя история, как, наверное, и судьба, о которой так часто любят говорить в тюрьме. Когда я рассказал Команче свою историю, он улыбнулся и сказал: «Выйдешь и напишешь книгу».