Белая полоса

Шагин Игорь Игоревич

Спустя некоторое время меня увели в камеру, в которой находился мой сосед. Он лежал на лавочке и смотрел в потолок, не обращая внимания на открывшуюся дверь. Спросил, где я всё это время был, о чём меня спрашивали, чего от меня хотят и кто я такой вообще. Я сказал ему, что была очная ставка. А он мне ответил, что его тоже вызывали, и он знает, что я имею отношение к фирме «Топ-Сервис», что оперативники при нём разговаривали обо мне и что рекламу этой фирмы он видел по телевидению. Обращались мы друг к другу без имени: «привет-привет», «как дела» и так далее.

Через некоторое время дежурный снова назвал мою фамилию, и меня опять вывели из камеры и завели в маленькую комнату совсем недалеко — в

проходе, ведущем к камерам для задержанных, справа от пульта дежурного. Комната была аккуратно облицована полированными светлыми коричнево-жёлтыми панелями. В комнате стоял полированный стол примерно того же цвета. За ним сидел Полищук. На улице уже были сумерки. Полищук распорядился перестегнуть мне наручники наперёд. Меня усадили перед столом на стул, стоявший спинкой к стене. Это, видимо, была комната для свиданий. Полищук достал из-за стола полиэтиленовый пакет, а из него — газетный свёрток. Положил его на стол и развернул. На газете лежали курица, зелёный лук, картошка в мундире, очищенные яйца и хлеб. В Шевченковском РОВД я находился уже 4–5 дней. Всё это время меня не кормили, то есть я ничего не ел. Воду пил из-под крана в туалете два раза в сутки. Полищук сказал, что еду приготовила ему его жена на работу. И ещё — что он не зарабатывает столько, сколько я, а потому не может себе позволить ходить обедать в рестораны. И добавил, что у него есть чеки из ресторанов, в которых за чашечку кофе я платил по пять долларов. Полищук сказал мне, что я могу прямо сейчас поесть.

Как я узнал позже, такие трюки используют оперативники перед официальным — с участием адвоката и следователя — допросом подозреваемого, которому будет психологически тяжело давать показания об избиениях против людей, из рук которых он ел. А утверждение, что его, подозреваемого, били милиционеры, которые кормят его котлетами, в протоколе будет выглядеть не очень убедительно. Но, конечно, возможно, что это было от чистого сердца. Я сказал Полищуку спасибо и добавил, что здесь есть не буду, но могу взять эту еду с собой в камеру, где есть ещё один человек. Полищук же сказал, что в камеру мне дать ничего не может, и распорядился меня увести.

Меня увели в камеру, где я рассказал соседу, как мне предлагали поесть, а я сказал, что могу взять только с собой в камеру. На это мой сокамерник ответил, что я совершенно напрасно не поел, ибо его выпустят скоро, а меня — неизвестно когда. Вечером нас также по одному вывели в туалет. Удалось «стрельнуть» по сигарете у дежурного, но я думаю, что по закону существовали нормы довольствия для задержанных (как мне позже стало известно, по шесть сигарет в сутки).

На следующий день меня также утром вывели из камеры. Поводив по знакомым уже кабинетам и потыкав мне в голову стволом автомата АКСУ-74, который Полищук взял из рук одного из омоновцев, когда мы находились в той же комнате, где он прошлым вечером предлагал мне поесть, Полищук сказал, что у меня сегодня будет встреча с генералом. Через некоторое время меня пристегнули одной рукой к руке Полищука, и мы в сопровождении омоновцев с автоматами вышли на улицу, впихнулись на заднее сиденье автомобиля. С другой стороны со мной сел человек в штатском. А на передних сиденьях разместились водитель и незнакомый мне человек. Наша машина тронулась с места. За нами двинулся милицейский «бобик» с включённой мигалкой. Мы подъехали к большому зданию Московского РОВД, облицованному светлой плиткой. Меня провели в камеру, а из неё — в мрачную тёмную комнату. Руки у меня были скованы за спиной.

Сейчас невольно приходит в голову первое четверостишие из баллады Анатолия Рыбчинского — скульптора, поэта и художника, хранителя духовного сана, в свои сорок пять лет — бородатого дедушки, с которым я впоследствии содержался в камере СИЗО № 13. Баллада

эта у меня не сохранилась, но память об этом человеке живёт в моём сердце и поныне.

Московский райотдел —

Волчиная нора.

Тут правит беспредел,

Тут волки-мусор'a.

То ли были уже сумерки и для меня так быстро пролетело время, то ли стекло в окне комнаты было окрашено с обратной стороны, то ли на нём были плотные решётки и свет плохо проникал через них. Так или иначе, но комната была очень мрачная, стены были выкрашены зелёной краской и ободраны. Пол — то ли из половой коричневой плитки, то ли крашеный дощатый. Потолок высокий, жёлтый, закопчённый. С потолка на проводе свисал электропатрон, в который была вкручена лампочка мощностью примерно 40 ватт. И сквозь клубы сигаретного дыма лился мутный жёлтый свет. Меня усадили на табурет спиной к столу, который стоял перед окном. В комнате было много незнакомых мне людей, среди которых был армянин среднего роста, коренастый, в пиджаке, брюках и рубашке, с чёрными с сединой коротко стриженными волосами и несколькодневной щетиной на подбородке и щеках. Взгляд у него был лютый. Все курили и смотрели на меня. Я скромно сидел на табурете с застёгнутыми за спиной руками и переводил свой взгляд то на одного, то на другого из присутствующих. Атмосферу разрядил Полищук.

— И он говорит, что торгует продуктами питания! — сказал он, кивнув в мою сторону.

— А вагоны идут пустые, автомобили идут пустые, а на заводах, которые ничего не производят, только сдаются фиктивные финансовые отчёты. И потом из бюджета получается НДС, — продолжил Полищук.

Я не стал возражать по поводу его слов.

— Что вы там продаёте? Где ваши продукты? Я их никогда не видел! — начал поднимать голос Полищук.

Он замолчал, и все посмотрели на меня. Я тихо сказал, что все продукты идут на экспорт.

— Но в магазине по такому-то адресу вы можете купить крем-карамель в жестяной банке производства «Топ-Сервис Молоко», — добавил я.

У меня было хобби — изобретать и регистрировать новые продукты, в том числе и молочные.

Полищук мне ответил, что, хотя он знает, что я вру, но он обязательно заедет в магазин и проверит мои слова. В это время в комнату зашёл человек в штатском и сказал, что сейчас здесь будет генерал. Присутствующие стали выходить из комнаты. Остались только я и Полищук.

В комнату зашёл грузный, со слегка выпирающим животиком человек лет пятидесяти пяти в белой рубашке с коротким рукавом, чёрных брюках и до блеска начищенных чёрных туфлях. Волосы у него были слегка седые, с чёлкой, зачесанной на бок. Лицо широкое со слегка отвисшими щеками, толстые губы, нос с большими ноздрями, глаза серые, смотрящие прямо на меня. Полищук вытянулся в струнку. Я невольно встал с табурета.

— Сядь! — сказал мне генерал. И добавил: — Снимите с него наручники!

Полищук снял с меня наручники. Генерал приказал ему выйти из комнаты, а мне — повернуться лицом к столу. Сам же прошёл за стол и сел. Он мне сказал, что он генерал.

Я спросил:

— Как Вас зовут?

Он сказал, что это не важно. И ещё добавил, что всегда отвечает за свои слова и всегда выполняет свои обещания. И что я могу ему верить. Он сказал, что его интересуют денежные суммы НДС, полученные из бюджета, и то, где они находятся. А также показания о причастности к этому народного депутата Фиалковского.

Я молчал. Генерал сказал, что он может прямо сейчас организовать, чтобы в комнате накрыли стол и чтобы привезли из любого ресторана, который я назову, любую пищу, которую я захочу, и коньяк «Хеннесси».