Белая роза (Черный отряд - 3)

Кук Глен

С розовых утесов сорвалась и ушла ввысь стая огромных исчерна-синих мант около дюжины, хотя сосчитать их было трудно: они постоянно маневрировали, чтобы не отнять у соседа ветер. То были великаны своей породы - футов сто в размахе крыльев. Поднявшись достаточно высоко, они парами начали пикировать на Взятых.

Всадник остановился, упал. В спине его торчала стрела.

– Фишки!
– выдохнул он и потерял сознание.

Первая пара мант, двигаясь, казалось, медленно и величаво, - хотя на самом деле летят они вдесятеро быстрее бегущего человека, -

проплыли мимо ближайшего Взятого, едва не выскользнув за границы Душечкиной безмагии, и каждая пустила по сверкающей молнии. Молния может лететь там, где тает колдовство Взятых.

Один разряд попал в цель. Ковер со Взятым качнулся, коротко вспыхнул; пошел дым. Ковер дернулся и косо пошел к земле. Мы осторожно ликовали. Потом Взятый восстановил равновесие, неуклюже поднялся и улетел.

Я опустился на колени рядом с курьером. Молодой, почти мальчишка. Жив. Если я возьмусь за него - еще не все потеряно.

– Одноглазый, помоги.

Манты парами плыли по внутренней границе безмагии, швыряя молнии во второго Взятого. Тот легко уклонялся, не предпринимая ответных мер.

– Это Шепот, - сказал Ильмо.

– Ага, - согласился я. Она свое дело знает.

– Ты мне-то будешь помогать или нет?
– хмыкнул Одноглазый.

– Ладно, ладно.

Мне не хотелось пропускать представление. Первый раз вижу так много мант. И в первый раз они нам помогают. Хотелось посмотреть еще.

– Ну вот, - проговорил Ильмо, утихомиривая лошадь мальчишки и одновременно шаря по седельным сумкам, - еще одно письмишко нашему достопочтенному анналисту.

Он протянул мне еще один пакет в промасленной коже. Я ошарашенно сунул пакет под мышку и вместе с Одноглазым поволок курьера в Дыру.

Глава 10

ИСТОРИЯ БОМАНЦА

(ИЗ ПОСЛАНИЯ)

– Боманц!
– От визга Жасмин звенели окна и скрипели двери.
– Слезай! Слезай немедленно, ты меня слышишь?!

Боманц вздохнул. Пять минут нельзя побыть в одиночестве. Зачем он только женился? Зачем это вообще делают? Остаток жизни после этого проводишь на каторге, делаешь не то, что хочешь ты, а то, чего хотят другие.

– Боманц!

– Иду, черт тебя дери!
– И вполголоса: - Проклятая дура высморкаться не может без того, чтоб я ей платок подержал.

Боманц вообще часто говорил вполголоса. Чувства нужно было выпускать, а мир - поддерживать. Он шел на компромисс. Всегда на компромисс.

Он протопал по лестнице, каждым шагом выражая раздражение. "Когда тебя все бесит," посмеялся он над собой, - понимаешь, что ты стар".

– Чего тебе? Где ты есть?

– В лавке.
– В голосе Жасмин звучали странные ноты. Кажется, подавленное возбуждение. В лавку Боманц ступил очень осторожно.

– Сюрприз!

Мир ожил. Ворчливость сгинула.

– Шаб!

Боманц кинулся к Шаблону, могучие руки сына сдавили его.

– Уже здесь? Мы ожидали тебя только на следующей неделе.

– Я рано уехал. А ты толстеешь, пап.
– Шаблон включил и Жасмин в тройное объятие.

–

Все стряпня твоей мамы. Времена хорошие, едим регулярно. Токар был... Мелькнула блеклая уродливая тень.
– А как ты? Отойди-ка, дай на тебя глянуть. Когда уезжал, ты был еще мальчишкой.

И Жасмин:

– Ну разве он не красавец? Такой высокий и здоровый! А одежка-то какая! Насмешливая забота: - Ни в какие темные дела, часом, не впутался?

– Мама! Ну куда может впутаться младший преподаватель?
– Шаблон встретился взглядом с отцом и улыбнулся, как бы говоря: "А мама все та же".

Двадцатипятилетний Шаблон был на четыре дюйма выше отца и, несмотря на свою профессию, сложен хорошо - скорее авантюрист, чем будущий профессор, как показалось Боманцу. Конечно, времена меняются. С его университетских дней прошли эпохи. Быть может, стандарты изменились.

Боманц вспомнил смех, и шутки, и ужасно серьезные полночные диспуты о значении всего на свете, и бес тоски укусил его. Что сталось с тем хитроумным, лукавым юнцом? Какой-то незримый стражник рассудка заключил его в кургане на задворках мозга, и там он лежит в мертвом сне, пока его место занимает лысый, мрачный, толстобрюхий гном... Они крадут нашу юность и не оставляют нам иной, кроме юности наших детей...

– Ну, пойдем. Расскажешь нам о своих исследованиях.
– "Кончай лить слезы над собой, Боманц, старый ты дурак".
– Четыре года, а в письмах одни прачечные да споры в "Дельфине на берегу". Еще бы не на берегу - в Весле-то. Хотел бы я перед смертью увидеть море. Никогда не видал.
– "Старый дурак. И это все, на что ты способен - мечтать вслух? Интересно, будут ли они смеяться, если сказать им, что в глубине души ты еще молод?" - У него бред, - пояснила Жасмин.

– Это кто тут, по-твоему, впал в маразм?
– возмутился Боманц.

– Папа, мама - дайте мне передохнуть. Я только что приехал.

Боманц глубоко вдохнул.

– Он прав. Мир. Тишина. Перерыв. Шаб, ты судья. Знаешь, боевых коней вроде нас нелегко отучить.

– Шаб обещал мне сюрприз,, прежде чем ты спустился, - сказала Жасмин.

– Ну?
– осведомился Боманц.

– Я помолвлен. Скоро женюсь.

"Как так? Это мой сын. Мое дитя. На прошлой неделе я менял ему пеленки... Время, ты - безжалостный убийца, я чую твое ледяное дыхание, я слышу гром твоих железных копыт..." - Хм. Юный глупец. Извини. Ну так расскажи о ней, раз больше ни о чем говорить не можешь.

– Расскажу, если смогу вставить хоть слово.

– Помолчи, Боманц. Расскажи о ней, Шаб.

– Да вы уже кое-что знаете, наверное. Она сестра Токара, Слава.

Желудок Боманца рухнул куда-то в пятки. Сестра Токара. Токара, возможного воскресителя.

– В чем дело, пап?

– Сестрица Токара, да? Что ты знаешь об их семье?

– А в чем дело?

– Ни в чем. Я спросил, что ты о них знаешь.

– Достаточно, чтобы знать, что хочу жениться на Славе. Достаточно, чтобы считать Токара своим лучшим другом.