Белая роза
Шрифт:
Одна боль, простите, в седалище.
Не знаю, многое ли Душечка объяснила остальным. На общем собрании меня не было. И Госпожи – тоже. Но нам передали, что Отряд готовится выступить.
На следующий день.
Близился закат; я стоял на костылях у входа в Дыру и смотрел, как прибывают летучие киты. Восемнадцать штук призвало Праотец-Дерево. Со своими мантами и всей когортой разумных существ равнины. Трое китов спустились к самой земле, и Дыру стошнило ее жителями.
Мы начали посадку. Меня пропустили
Душечка, Лейтенант, Ильмо и прочая братия сели на второго кита. На третьего погрузили несколько солдат и уйму всяческого снаряжения.
Мы поднялись, присоединясь к воздушной эскадрилье.
Закат с высоты пяти тысяч футов не похож ни на что, видимое с земли. Ну разве что взгромоздиться на одинокий пик и взирать оттуда. Великолепно.
Стемнело, мы заснули. Одноглазому пришлось меня зачаровывать – опухшая нога здорово беспокоила.
Да. Мы находились вне безмагии. Наш кит летел на изрядном расстоянии от Душечкиного. Специально ради Госпожи.
Пусть даже та себя и не выдавала.
Ветры нам благоприятствовали, и с благословения Праотца-Дерева рассвет мы встретили над Лошадью. Там-то правда и выплыла наружу.
К нам ринулись на своих рыбообразных коврах Взятые, вооруженные до самых жабер. Паника меня и разбудила. Следопыт помог мне встать. Мельком глянув на костер встающего солнца, я высмотрел Взятых, летевших конвоем вокруг нас. Гоблин ожидал нападения и выл в голос. Одноглазый нашел повод обвинить во всем Гоблина, и они опять сцепились.
А время шло, и ничего не происходило. Почти к моему удивлению. Взятые просто летели рядом. Я покосился на Госпожу. Та подмигнула – я чуть не сел.
– Приходится сотрудничать, несмотря на разногласия, – произнесла она.
Гоблин услышал. Он в мгновение ока забыл о ругани Одноглазого, посмотрел на Взятых, потом – на Госпожу. И присмотрелся.
Я увидел, как до него дошло.
– Я вас помню, – пропищал он пронзительнее обычного.
Морда у него была ошалелая. Помнил он тот единственный раз, когда имел с Госпожой нечто вроде личной встречи. Много лет назад, пытаясь связаться с Душеловом, он застал Взятую в Башне, в присутствии Госпожи…
Она улыбнулась своей очаровательнейшей улыбкой. Той, от которой статуи плавятся.
Гоблин отвернулся, прикрыв глаза ладонью. Потом глянул на меня совершенно жуткими глазами. Я не выдержал, рассмеялся.
– Ты всегда обвинял меня…
– Но я же не просил тебя это делать. Костоправ! – Голос Гоблина взвился
Молния не размазала его по небу. Через несколько минут он поднял глаза, заявил: «Ильмо усрется!» – и идиотски хихикнул.
Ильмо наиболее рьяно напоминал мне о моих романтических бреднях в отношении Госпожи.
Потом, когда юмор поулетучился, Одноглазый прошел через все стадии и подтвердились худшие страхи Молчуна, я задумался о своих товарищах.
В общем-то они двинулись на запад по Душечкиному приказу. Им и словом не обмолвились о союзе с нашим бывшим врагом.
Дурачье. Или сглупила Душечка? Что случится, когда Властелин будет повержен и мы вновь сможем вцепиться друг другу в глотки?..
Осади, Костоправ. Душечка училась играть в карты у Ворона. А Ворон мог любого раздеть.
К закату мы пролетали над Облачным лесом. Интересно, что о нас подумали в Лордах? Мы пролетели над самым городом. Зеваки так и высыпали на улицы.
Розы миновали ночью. И другие города, знакомые по молодым годам, проведенным нами на севере. Разговоров было немного. Мы с Госпожой держались вместе; по мере того как наш необычайный флот близился к месту назначения, напряжение наше росло, а искомые ключи так и не находились.
– Долго еще осталось? – Я потерял счет времени.
– Сорок два дня, – ответила она.
– Мы так долго проторчали в пустыне?
– Когда веселишься, время так и летит.
Я вскинулся. Шутка? Да еще такая затрепанная? От нее?
Ненавижу, когда враги становятся людьми. Не положено им этого.
Госпожа вела себя со мной как человек уже два месяца. Как я мог ее ненавидеть?
До Форсберга погода оставалась почти пристойной. Потом началась тухлая гнусь.
Зима вступила в свои права. Освежающие ледяные ветры, заряженные картечью снежной крупы.
Превосходный наждак для моего нежного личика. Под этой бомбардировкой передохли даже вши на спинах летучих китов. Все мы ругались, и ворчали, и проклинали все на свете, и жались друг к другу в поисках тепла, которого не осмеливались получить от давнего союзника человека – огня. Только Следопыту все было нипочем.
– Его хоть что-нибудь беспокоит? – спросил я.
– Одиночество, – ответила Госпожа самым странным тоном, какой я когда-либо слышал из ее уст. – Если хочешь безболезненно прикончить Следопыта, запри его в одиночке, а сам уйди.
Меня пробрал до костей мороз, который ничего общего не имел с погодой. Кто из моих знакомых был в одиночестве чудовищно долго? Кто, возможно – только лишь возможно, – начал сомневаться: а стоит ли абсолютная власть такой цены?
Я без всякого сомнения знал – она наслаждалась каждой секундой нашего спектакля на равнине. Даже в минуты опасности. Я знал, что, достань у меня наглости, я мог бы стать ей не только мнимым любовником. По мере того как приближался срок вновь становиться Госпожой, в ней росло тихое отчаяние.