Белая сирень
Шрифт:
Наталья. Прошу любить и жаловать: наш Федор Иванович! (Шаляпину.) С тетушкой ты знаком, а это ее дочь Аннушка. Моя кузина, Ольга Николаевна Лантинг, архитектор Мазырин.
Все раскланиваются. Из флигеля доносятся звуки рояля.
Анна. Дядя Сережа?..
Наталья. У нас очень плодотворный месяц, пишет по прелюдии в день.
Анечка
Иван заливает воду в большой двухведерный самовар. Он видит гостей за праздничным столом. Помимо уже знакомых нам лиц, тут находятся родители Наташи — богатырского роста отец и маленькая, очень живая мать. Обед уже близится к концу.
Стол утратил свою изначальную опрятность: грязные тарелки, пустые бутылки, присыпанное солью пятно от вина на скатерти. Но гости еще потягивают из рюмок и ведут сытые разговоры.
Шаляпин (благодушествуя). Вообще города не так построены. Если бы я строил, то прежде всего построил бы огромный театр для народа, где сам бы пел.
Лантинг (восторженно). Какая прелесть!
Рахманинов. Бесплатно?
Шаляпин. Почему бесплатно? Ты меня не сбивай. Если хочешь знать, это не моя идея, а Горького. Театр на двадцать пять тысяч мест. Город надо начинать с театра…
Священник (робко). Как же строить театр, когда еще домов нет?
Мазырин. Вы бы, конечно, сначала построили храм?
Священник. Вокруг храма народ живет, устраивается…
Мазырин (решительно). Позвольте, господа! Никогда не надо начинать с театра, храма, домов, а первое, что надо строить, — это острог.
Шаляпин. Как острог? Что он говорит? Вы слышите?
Иван, засыпавший угли в самовар, оставил свое дело и прислушивается к разговору. Глаза его недобро сужены.
Мазырин. Я дело говорю. Я архитектор и знаю: каждый подрядчик, каждый рабочий хочет вас надуть, поставить вам плохие материалы, кирпич, цемент уворовать, бетон, железо. Не будь острога, они бы вам показали. Вот я и говорю — город с острога надо строить.
Шаляпин бледнеет.
Шаляпин. Ты слышишь, Сережа? Что это за господские разговоры?
Мазырин. Да, я веду господские
Все замолкают, предчувствуя скандал.
Иван так увлекся разговором, что обжегся, раздувая самовар.
Шаляпин (вставая из-за стола). Что за господа! Пороли народ и этим жили. Я, к примеру, по паспорту крестьянин, и меня могут выпороть на конюшне. Знаете ли вы это?
Мазырин. Это неправда. После реформы Александра II, к сожалению, никого не порют.
Шаляпин. Как к сожалению? Что это он говорит? Какого барина разделывает из себя!
Мазырин. А вы, Федор Иванович, и «Дубинушку» для революционеров поете, и «Жизнь за царя» — для государя-императора. Всем понравиться хотите!
Рахманинов (Мазырину). Александр Петрович, да будет вам! Федя же певец, какой же он революционер, он — певец.
Шаляпин. Вот именно — певец! Мне все равно, кому петь, главное — плати!
Мазырин (сухо). Довольно.
Мазырин встает из-за стола. Шаляпин залпом выпивает коньяк, кидает пальцами в рот воздух. Рахманинов подвигает к нему блюдце с лимоном. Шаляпин берет лимон, сжимает в кулаке, так что течет сок, и вдруг захохотал…
Шаляпин (хохоча). А черт его знает! Может, господин архитектор и прав, кругом вор на воре. Нет, в этой стране жить нельзя! Все, конец пиру и плоти! Музыки хочу! Музыки!..
Все радостно аплодируют.
Шаляпин. Сережа, марш к роялю!
Рахманинов выпрастывает из-за стола свои длинные ноги, идет к пианино. Анечка подает ему стул.
Рахманинов. Ну, что же вам сыграть?
Ирина. Папочка, сыграй телегу и дождик!..
Шаляпин. Какую еще телегу?..
Ирина. Папочка сегодня закончил прелюдию с телегой и дождиком маме к дню ангела!..
Рахманинов трогает клавиши пианино. Улыбается про себя.
Рахманинов. Это потом.
Он вдруг начинает ми-минорный «Музыкальный момент» из 16-го опуса. Взволнованная, трагическая тема. Слушатели замерли. Лицо Рахманинова отрешенно. Соня подходит к Наталье, которая стоит, прислонившись спиной к дереву. Их взгляды встречаются. Музыка объединяет их и навевает одно и то же воспоминание пятнадцатилетней давности.