Белая сирень

Нагибин Юрий Маркович

Она поочередно целует всех, пристально посмотрев каждому в глаза. Ирина и Таня начинают всхлипывать.

Наталья (потрясенно). Почему же ты раньше…

Рахманинов беспомощно смотрит на жену, потом на Марину.

Таня (рыдая). Мама, ну уговорите же ее!..

Марина. Не надо. Давайте простимся весело.

Она садится в машину.

Марина (продолжает).

Вам понравилась моя песенка. (Она запевает.)

Мы на лодочке катались Золотисто-золотой…

(Оборачивается к шоферу.) Поехали!

…Не гребли, а целовались, Не качай, брат, головой…

Машина трогается, и чистый голос Марины, удаляясь, доносится до неподвижно стоящих во дворе Рахманиновых.

287. (Съемка в помещении.) «СЕНАР». СТУДИЯ. ВЕЧЕР.

Рахманинов и Наталья одни в студии, без огней.

Рахманинов. Вот и все. Жизнь — это сплошная цепь потерь.

Наталья. Ты помнишь слова Гёте: «То, что отнимает жизнь, — возвращает музыка»?.. К тебе вернулась музыка, Сережа.

Рахманинов стоит у окна, камера приближается к его лицу — о чем он думает сейчас, что вспоминает?..

288. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. ЛЕТО. ДЕНЬ.

Колокольня ивановской церкви стоит на бугре, над самым оврагом.

289. (Натурная съемка.) КОЛОКОЛЬНЯ. ИВАНОВКА. ЛЕТО. ДЕНЬ.

Наверху, на звоннице, трудятся Иван, сторож Герасим и юный пионер в красном галстуке — Павлик. Они снимают малый колокол с перекладины. Павлик залез на балку и топором рубит толстые пеньковые веревки. Иван и Герасим ждут. Последняя жила веревки лопается, колокол падает, Иван и Герасим тащат его к ограде звонницы, затем раскачивают и швыряют вниз.

Иван (кричит). Эй, робя, принимай!..

290. (Натурная съемка.) У ЦЕРКВИ. ЛЕТО. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Снизу за полетом колокола следят два сельских активиста. Один в сапогах, другой — босой. Колокол с жалобным звоном ударяется о землю. Активисты подбегают и за обрывки веревок тащат его к куче металлолома, у которого оборудован щит с лозунгом: «ДАДИМ МЕТАЛЛ РОДНОЙ СТРАНЕ!».

291. (Натурная съемка.) КОЛОКОЛЬНЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Иван (отирая пот). Теперь пора за «деда» браться.

Он глядит на самый большой колокол, который загодя уже снят и стоит на

катках — бревнах, по которым его можно будет подкатить к проему, выломанному в ограде звонницы. Герасим плюет на руки, подсовывает металлический лом под край колокола, с натугой наваливается.

Иван. Погоди, Герасим! Надорвешься один-то.

Герасим не отвечает, продолжает напирать, жилы на его шее набухают, глаза наливаются кровью, но колокол с места не сдвигается.

Иван. Да погоди, говорю!

Лом срывается с упора, и Герасим, подвернув руку, летит лбом прямо в тяжелую медь колокола. Иван и Павлик бросаются к нему.

Иван. Ты живой?

Герасим. Стукнулся маленько.

Иван. Усердствуешь больно, так и помереть можешь.

Герасим. А и хорошо. За социализм и помереть не жалко.

Он обматывает окровавленную руку тряпицей, поднимается.

Герасим. С другой стороны надо зайти.

Иван. Погоди, Герасим, нам одним его не спихнуть.

Павлик. Гляди, дядя Иван, сюда народ прет!

Иван и Герасим оглядываются.

ИХ ТОЧКА ЗРЕНИЯ.

К церкви снизу по оврагу движется толпа, напоминающая крестный ход. Впереди — знакомый нам священник, отец Николай, несколько человек с иконами, а за ними — старики и старухи, немало мужиков спелых лет. Сбоку кочевряжится калека — юродивый на деревяшках.

Иван. Сказал же попу, чтоб тихо сидел, так нет!

Иван кидается к лестнице, кубарем скатывается вниз. Герасим и Павлик — за ним.

292. (Натурная съемка.) У ЦЕРКВИ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Иван глядит на кучу металла. Подбегают Герасим и Павлик.

Иван. Неужто больше никто ничего не принес?

Босой активист. Баба Дуня ложку принесла, серебряную.

Он вытаскивает из кармана штанов ложку.

Иван (свирепо). Сдурел? Государственное имущество расхищать! Сдай немедля.

Босой швыряет ложку в кучу.

Босой активист. Разорался!.. Уже сдал.

Герасим. Вот народ!.. Ты на ложку позарился, другой — станок с завода украдет! Никакой сознательности!..

Из оврага показывается шествие. Верующие поют церковную музыку. Герасим ныряет за дверь и появляется с ружьем.

Иван. Спрячь оружие! Зачем людей дразнить?