Белая стена
Шрифт:
– Хорошо врезаться в струи. Люблю водить под дождем.
Выехав на площадь, он замедляет ход. Останавливается напротив кафе, откуда вышел почти три часа назад, уговорив дона Антонио Менданью разрешить ему испытать новую машину. Теперь он хочет, чтобы все видели его с девушкой, и сигналит. Люди выходят к дверям, появляется официант. Зе Мигел подзывает его знаком, спрашивает:
– А дон Антонио?…
– Ушел недавно. Сидел тут, боялся, как бы вы не разбили его машину, хозяин Зе. Кажется, еще не застрахована.
Зе Мигел, не сдержавшись, хохочет от души, выходя из машины, широко открывает дверцу, чтобы все эти типы увидели его спутницу. Подходит к стойке, просит коробку сигар. Перебирает разные, посылает официанта отнести порцию виски сеньоре, оставшейся в машине.
– Да,
Замечает в глубине кафе доктора Каскильо до Вале в обществе Тараканчика из Управления финансов. Подходит к витрине с наборами шоколадных конфет и покупает самую большую коробку. Платит одноконтовой ассигнацией, кассир растерян, у него нет сдачи, ни у кого в кафе нет сдачи.
– Заплатите позже или завтра. Зе Мигел отвечает задиристо:
– Ну гляди, можешь ли поверить мне в долг? Оборачивается.
– Вечер добрый, доктор Каскильо. Не заметил вас, извините. Сеньор Барата, [28] добрый вечер.
Адвокат и чиновник ворчат что-то себе под нос.
– Когда приедет дон Антонио Менданья, передайте ему, пожалуйста, что машину я забираю себе. Прекрасная машина!
Подходит к их столику и пожимает обоим руки намеренно крепко, юристу больнее, чем чиновнику.
28
Фамилия Тараканчика – Barata – означает по-португальски «таракан».
– Всего доброго, господа! Всего доброго, Манел. Спасибо за доверие. Запиши, сколько там за мной.
Возвращается, пожимает руку кассиру.
– Прощай, приятель!
Смотрит на него растроганно. И выходит – почти выбегает – из кафе.
У всех дверей и окон кафе возникают фигуры посетителей, провожающих его взглядами.
Зе Мигел вручает коробку конфет Зулмире, садится и выбирает сигару. Обрезает кончик перочинным ножом, облизывает сигару, вертит в пальцах, разглядывает, снова проводит по ней языком и только потом сует ее себе в рот, пожевывая конец. Девушка уже включила электроприкуриватель, в машине есть и он, держит наготове. Зе Мигел делает три-четыре затяжки, снова разглядывает сигару и включает зажигание. Машет рукой знакомым: «Всего доброго! Прощай, приятель!..»
При первом рывке стартера «феррари» словно подскакивает, ревом взрывает тишину, оставляет позади красное пятно фонаря, он – словно око, неотступно следящее за машиной. А «феррари» – словно раненый зверь, по блестящей полосе гудрона за ним тянется красный след.
– Сейчас все меня видели. Хочу, чтобы меня видели…
– Ты где живешь, дорогой?
– Выше по склону.
Зе Мигел нажимает на газ, стараясь забыть, забыть, думает о голубом фургоне, о деде, сцепление – передача, ведет одной левой рукой, прижимает ее к боку, медлительное нудное подергивание все не отпускает, нужно забыть, забыть, девчонка сжимает ему плечо, придвигается ближе, от последней порции виски она охмелела, принимается напевать, love will find you some day, [29] от бешеной скорости у обоих кружится голова, Зе Мигел немного пригибается вперед, дождь прекратился, но он не выключает «дворника», который втискивает тьму за стеклом в тесные пределы, отграничивая их, словно непогрешимый, точный маятник, but why sit around and wait? [30] – машина подскакивает на вмятинах, и у них обоих такое ощущение, словно они растянулись плашмя на асфальте, а машина умчалась вперед, this could be the night! [31] Сознание улетучивается, он еще думает о сыне, сын сидел на зеленой софе, он тоже сидит – на черном сиденье, оба кончают в одинаковой позе, встречный грузовик слепит Зе Мигела дальним светом фар, Зе Мигел гонит ему навстречу, расстояние между ними все сокращается и сокращается, как соблазнительно, водитель грузовика рывком уводит машину вбок и кричит что-то; высунувшись из кабины, девушка поет,
29
Когда-нибудь любовь тебя найдет (англ.).
30
Но зачем сидеть и ждать? (англ.)
31
Может быть, это и есть та самая ночь! (англ.)
Зе Мигел обгоняет машину за машиной, поворачивает руль влево, крутит его короткими рывками ноющей руки, увеличивает и увеличивает скорость, не убавляя света фар, они включены на всю мощность, чтобы он разглядел белую стену, белую-белую стену на повороте, чуть не доезжая до Алдебарана, его имя надолго запечатлеется на этой стене, он сбавляет ход, сигара погасла, он выбрасывает ее за окно, прижимается лбом к стеклу, но стержень «дворника» мешает разглядеть, что там, снаружи.
– Ты любишь меня, Зе?
– Молчи.
– Ну скажи, что ты меня любишь.
– Не действуй на нервы. Молчи!
Дорога перед ним пустынна, черна и пустынна.
Она немного поднимается вверх, сужаясь вдалеке и как бы образуя воронку. Недолго осталось. Да, не сцапать им ни преступника, ни девушки. Преступник и девушка уходят от них вместе. Она поет. Он и не слышит, что она поет. Прибавляет скорость, давит правой ногой, еще сильней, скоро он все забудет, все забудет, покрышки визжат на повороте, неприятный звук заглох позади, появляется участок, засаженный оливами, одни оливы похожи на человеческие фигуры, склонившиеся над дорогой, другие моляще простирают руки, никто их не слышит.
Никто никого не слышит.
Теперь длинный отрезок точно по прямой. Зе Мигел выжимает из двигателя всю его мощность, сто двадцать, в ушах у него стоит звон, от хмеля скорости у него мутится в голове, он сам себя не помнит, губы кривятся в усмешке, девушка думает, что он улыбается, а может, он и вправду улыбается, кто знает, у него возникает ощущение, что время подвластно ему, что он обращает его себе на пользу, что он распоряжается жизнью и вознесся над нею, вознесся над остальными людьми, сцепление – передача, он хотел бы забыть, куда мчится, но чувство опасности приводит его в волнение, ему хочется пить, во рту пересохло, глаза расширились, выпучились, неотрывно глядят в светящуюся пыль, летящую от включенных на всю мощность фар, встречные машины пусть жмутся к обочине.
– Поймайте меня теперь! Поймайте, если можете! Поймайте! – кричит он.
Девушка в растерянности прижимается к нему.
Поворот уже скоро, он в конце прямого отрезка. И на повороте – белая стена, белая-белая, как та стена в Бадахосе, к которой приникло, как пригвожденное, чье-то тело. Этот кто-то, безымянный, садится между ним и Зулмирой, кто же это? – а может, это сын, тоже возможно, он касается лица Зе Мигела, дотрагивается до плеча, обволакивает звуками знакомого голоса.
Зе Мигел идет на скорости сто шестьдесят, выпрямился на сиденье, окаменел, жмет на газ сильней, еще сильней, в голове мутится от звона, приятно испытывать ощущение, что тебе подвластно и время, и воля других людей, и машина, которая движется так, как ей прикажут твои руки, и слушается только тебя, и покорна, и только ты теперь повелеваешь тем, что произойдет. Руки у Зе Мигела вспотели.
Через миг ночная тьма словно взрывается – возникает белая стена.
Теперь в машине трое, они давние и близкие знакомцы, все тесно прижались друг к другу. Зе Мигел растерян, ему хочется закричать, он отталкивает девушку, хватается за руль обеими руками, руки в поту, болят, жмет на газ, на спидометр смотреть незачем.
Девушка спрашивает:
– Долго еще осталось?
Кто увидел бы ее с дороги, подумал бы, что она дремлет. Волосы упали ей на лицо. Мать в этот миг беседует с кем-то по телефону, говорит полушепотом, нет, сейчас она выйти из дому не может, дочь еще не вернулась, может, завтра под вечер.