Белая звезда
Шрифт:
Магистр Ламарк посмотрел на монарха. Эдрик махнул платком.
— Деритесь честно! — воскликнул судья, и противники стали разъезжаться к обозначенным на песке цветами местам старта. Забили барабаны. Напряжение достигло апогея. «Это же не Мантис — просто старый, заезженный, толстый мужик. Бывший крестьянин, не дворянин. Как бурдюк полетит из седла. Что его бояться? Один удар, и будет без щита. Ещё один, и на земле, — думал Гримли. — Вперед!»
Пармон первым поднял коня на дыбы, махнул рукой своему сюзерену, генералу Оррину, располагавшемуся в королевской ложе, и рванулся вперед. Навстречу ему верхом на Жреце полетел Гримли Фолкин, молодой рыцарь, надежда
В главной ложе тем временем произошло оживление. Место рядом с королем занял канцлер Рууд.
— Государь, прошу прощения за отсутствие во время осмотра академии. Недомогание с утра, — извинился Эдгар.
— Сегодня поединок, который может стоить финала, если они не шутят… — король указал на учителей академии, к которым только что присоединился Торребор.
Рууд обошел Эдрика сзади и сел в кресло, по пути поцеловав руку своей нареченной — принцессы Эльзы. Устроившись поудобнее, он отер лицо и отмахнулся от насмешки лорда Бэдивера.
— Как спалось, канцлер, юродивые не снились?
Справа от Бэдивера сидел Оллин Эй-Той, глава разведки. Слева от короля лорд-мэр Клекстона Иегор Фарух, дальше генерал Оррин, глава Южной армии, принц Кристиан, следивший за стражей больше, чем за начинавшимся боем, ещё несколько герцогов и графов. Пажи обносили высоких зрителей едой и напитками. Весь цвет двора был здесь, отсутствовали лишь вновь рассорившаяся с мужем королева Анна и брат Эдрика — оставшийся на страже трона в Энрофе лорд Катберт.
Рыцари на поле разъехались, встряхнули копья, махали своим знакомым. Поклонившись королевской трибуне, судья обернулся к всадникам и заявил: «Деритесь честно!» И, всадив шпоры в бока рыжего жеребца, массивный рыцарь с гербом армии ринулся вперед.
— Давай, давай, мой верный Пармон! Задави, порви их выскочку! Давай! — кричал Оррин, чуть посмеиваясь над своим старым другом Ламарком, сидевшим совсем рядом и искренне переживавшим за своего протеже с гербом академии. Рыцари сближались. Рууд съел ложку черной икры с серебристой тарелки, которой слуга обносил господ, отломил душистого хлеба и велел принести больше воды. Канцлер утёр губы бархатной салфеткой, брезгливо скомкал её унизанными перстнями пальцами и спросил сидевшего рядом придворного:
— Скажи-ка, а кто вообще сегодня дерется?
— Какой-то телохранитель Оррина и совсем неизвестный парень из академии!
Тут рыцари сшиблись, и весь стадион взорвался единым криком — молодой рыцарь вылетел из седла, получив страшный удар копьем в голову.
— Кто? — переспросил канцлер. Он не расслышал и половины ответа из-за поднявшегося гвалта. Трубы трубили, барабаны грохотали, отражая важный момент поединка и подзадоривая публику. Грифоны ревели, а наездницы то и дело кололи пиками их золотые бока. Арена неистовствовала в предвкушении крови.
Гримли на скаку целился копьем в щит противника — такова традиция, кто разобьет первым ударом щит противника, тот получает большое преимущество, если они спешатся. Ведь новых щитов никто не принесет. Весь мир вокруг растворился, остался лишь сияющий в лучах вечернего солнца тупой и широкий наконечник копья. Щит противника с двумя белыми диагоналями и черной грифоньей головой.
Щит приближался, рос, и вдруг, за мгновение до столкновения Пармон приподнял свое копье. Гримли этого не заметил, не заслонился, думая только о нападении и славе. Сперва он услышал треск разрываемого щита в руке противника, потом страшный гул в голове и, потеряв опору, полетел вверх. Ноги сами вылетели из стремени, тело откинулось назад, в глазах все померкло… Он увидел край неба
— И это, по-твоему, серьезный воин? — усмехнулся Эй-Той. Хрустя унизанными золотом пальцами, обернулся он к Бэдиверу. — Ты видел? Его выкинули, как мальчишку! Мой Лазарен сделал бы это ещё быстрее и краше!
— Поглядим, кстати, ты заметил, как в городе усилились патрули ордена? — поинтересовался дипломат, посматривая на Рууда, который ел, то и дело обмениваясь с принцессой едкими остротами.
— Да, канцлера, видно, сильно напугали вчерашней шуткой у ратуши, — усмехнулся Эй-Той.
— А это не ты её подстроил?
— Нет, что ты, — Эй-Той всплеснул руками, — мы благородны и не способны на такое!
Они оба засмеялись. Между тем Эй-Той понял — канцлер что-то узнал о его делах с эльфом. А может, на самом деле все испортил проклятый юродивый… Столь серьезное дело, и в самом начале так не везет!
Пармон подъехал неожиданно быстро, удар пикой один, второй, третий! Гримли с трудом уворачивался, выхватил меч, но он был коротким, а тут был нужен двуручник. Легким оружием пику было не перерубить. Гримли охватило отчаяние, вот оно — его хвастовство и бахвальство. Мечты, финал, битва с Мантисом. На турнире тебя может побить любой, и всё будет кончено, всё! Лучше переоценить врага, чем недооценить! — вторая заповедь воина в академии. Как он мог пренебречь ею? Пармон перехватил его меч зубчиками пики, которой владел великолепно. Провернул и выбил оружие из рук парня.
Вот и все, поражение, позор, какой позор на глазах у короля. А он ещё хотел драться с Мантисом! Гримли сплюнул. Налетевший ветер растрепал волосы. Где-то у края площадки валялся покореженный шлем. Понемногу к Гримли стал возвращаться слух. Противник отъехал назад и перегородил путь Марку, который хотел подать Фолкину двуручный меч.
«Все кончено», — решил Гримли. Пармон вновь ринулся на него.
— Он не жилец! И это самый лучший воин академии, кем гордится Ламарк? — с ехидной усмешкой обратился к королю Рууд.
— Посмотрим, — поерзал на троне Эдрик и вопрошающе глянул на руководителя академии. Старый мастер только пожал плечами.
Весь мир расплылся перед Гримли — остался только надвигающийся грузный всадник на рыжем коне. Сейчас он собьет с ног, приставит пику к горлу и мне засчитают поражение. Все кончено, надежды нет. Ему вспомнились слова Торребора, и в эти последние секунды его взор уперся в королевскую трибуну. Пармон был рядом, он опустил пику. Публика замерла, стало тише. Безоружный человек стоял перед несущимся на него конным рыцарем, и казалось, просил пощады у самого короля. В блестящей пестроте одежд учителя было не разглядеть. Все кончено. Он хотел закрыть глаза перед ударом, уже решил, что колдовать не будет. Отблеск с наконечника копья Пармона ударил в глаза, Гримли отвернулся и вдруг увидел её.