Бельгийский лимонад
Шрифт:
Услыхав давеча от Коли Клушина про ЧП, Парюгин почему-то раньше всего метнулся мыслью к Сереге с Костей: не иначе, подумалось тогда, парни на вылазку решились. И пока бежал в свое расположение, не переставал запоздало терзаться, почему не наказал Качуге, чтобы не спускал с этих хлопотунов глаз.
Картину застал такую: на шинели, раскинутой на дне окопа, лежал измочаленный, с покусанными губами Сергей — правое плечо забинтовано, бинт в нескольких местах пропитался кровью; возле него, на коленях — санинструктор Антон Круглов, готовящийся наложить дополнительную повязку;
«Вот, — с возмущением сказал Леня, поднимаясь при виде Парюгина и кивая на Сергея, — проявили, как Радченко это назвал, тактическую инициативу. Этот хоть вернулся, а Пахомов...»
«Костю надо вдвоем вытаскивать, — просипел Сергей, приподнимаясь на здоровом локте. — На плащ-палатке. Ему снайпер ногу перебил. Мне его не вытащить было».
Парюгину не требовалось объяснять, что именно двигало Костей и Сергеем, когда они надумали проявить «тактическую инициативу». Победителей не судят! — вот стимул, толкнувший их на опрометчивый шаг.
Гневаться на них, метать после времени громы и молнии было бы глупо. Тем более искрение считал: винить надо прежде всего себя.
Вылазка сорвалась, как выяснилось, из-за того, что парии заблудились. Самым элементарным образом потеряли в зарослях полыни направление. Небо серое, однотонное, вся полынь — на одно лицо, обзор — чуть больше трех метров, ползли, ползли, засомневались: туда ли? Не мимо ли танка?
Окончательно сбило с толку ограждение из колючей проволоки, на которое неожиданно напоролись среди кустов. Хотя и не в три кола, какое немец обычно выставлял, но сработано было на полном серьезе. Выходило, пританцевали к чужому переднему краю.
Сергей предложил самое, как ему представлялось, логичное — повернуть обратно к лощине, а оттуда проложить новый маршрут. Костя воспротивился — ему хотелось прежде глянуть хотя бы одним глазком, куда их угораздило запластуниться.
И — привстал.
На колени.
И только привстал — выстрел! Через каких-то пару секунд. Не больше.
Надо думать, снайпер засек их продвижение еще раньше — полынь, когда ползли, колыхалась же. Как ни осторожничали.
Попал он Косте в ногу. В бедро. Над коленом. Видать, обнизил в спешке, обычно-то они в голову целят, в крайнем случае — в грудь.
Костя не успел еще упасть — миномет. Без промедления ударил. Все четко у них между собой расписано.
Сергей бросился, потащил Костю к воронке, а у того — кровь струей, нога неизвестно на чем держится (разрывной ударил-то), и промешкали: самого миной со спины достало, плечо посекло.
Когда укрылись на дне воронки, Сергей, превозмогая боль в плече, раскрутил обмотку, забинтовал Косте бедро. Прямо со штаниной. Как жгутом.
Остановил кровь.
Костя сносил все без стона, только кряхтел. И торопился рассказать: никакой это не передний край, они вышли точно на цель, вон он — танк, метров двадцать каких-нибудь до него. И колючка вокруг. Кольцом.
«Поди, всю ночь саперы ихние колотились».
Обстрел через недолгое время прекратился. Костя заторопил Сергея:
«Скажешь нашим, пусть бечевку с собой прихватят.
И вот теперь они ползли, чтобы вызволить Костю, а после приняться за снайпера.
«Ах, Костя, Костя!..»
На этот раз минометная атака продолжалась чуть больше минуты. Прекратилась — так совпало, — когда поравнялись с неразорвавшейся бомбой. Парюгин со смешанным чувством любопытства и опаски оглядел торчащий из земли стабилизатор и поспешил дальше.
В наступившей после обстрела тишине снова стали слышны колючие шорохи пересохшей травы и сосредоточенное сопение ползущих следом бойцов.
«Точно не на поле боя, а на занятиях по физподготовке».
Странно, его почему-то выводило сейчас из себя это размеренное дыхание парней. Раздражала сама размеренность.
— Послушай, Петров, — прошипел, не оборачиваясь, — тебя не приглашали по совместительству на должность паровоза?
В ответ донеслось с паузами:
— Это не Петров... Это я... Качуга...
Парюгин, не останавливаясь, вывернул шею: нет, никакого розыгрыша, позади маячило блестевшее от пота горбоносое лицо Лени Качуги. Парюгин не нашел в себе сил разозлиться.
— Оч-чень интересно! — выдохнул устало.
При формировании группы было четко оговорено: он, Парюгин, идет с группой, Качуга остается на месте с остальными бойцами взвода. А тут — нате вам лапшу на уши.
— Оч-чень интересно!
— Ладно, командир, не теперь же объясняться.
Наконец подползли к повороту: несколько стеблей полыни белело свежими сломами, очерчивая угол, — знак, оставленный Сергеем. Парюгин протянул за спину раскрытую ладонь: сигнал остановки.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы оценить теперешнюю ситуацию: после того, как Костя вынырнул из зарослей полыни в непосредственной близости от танка, снайпер конечно же держал подступы к себе с этой стороны под обостренным наблюдением. Недаром же и минометы четырежды нацеливались именно сюда.
Вставал вопрос: как в данной обстановке доскрестись до Костиной воронки, не насторожив снайпера?
Степь лежала смурая, придавленная тучами. Ни птичьего переклика, ни стрекота кузнечиков. Нечистая сила — и та не гукнет для куража, не изрыгнет утробного глума. Будто и не день белый вовсе, будто ночь уже, самое ее дно, где только и отстаиваться такому вот безмолвию.
Все затаилось в ожидании дождя, а дождь чего-то медлил, плутал где-то за Волгой, лишь вечер, налетая оттуда порывами, приносил обещающую свежесть.
Ветром и следовало воспользоваться: улавливать эти короткие минуты, когда очередной порыв взбулгачит метелки полыни по всей степи.
Так и поступили: дождались шквала, и — вперед. Успели одолеть добрый десяток метров, замерев в тот момент, когда стала успокаиваться полынь.
Новый шквал — и еще десяток метров.
Полынь и тут стояла, что твой частокол, и вся была, как выразился давеча Сергей, на одно лицо. Хорошо, тот позаботился обозначить и поворот, и маршрут после поворота, держать направление не составляло труда.