Белинда
Шрифт:
Хотя больше всего Блэра, естественно, волновало, удастся ли ему уговорить маму снова сняться для рекламы «Миднайт минк». Может быть, я буду так добра и поговорю с ней? Ведь никого и никогда не приглашают во второй раз сняться для «Миднайт минк». Только мою маму — единственную и неповторимую.
Я вышла в другую комнату и вызвала Марти на разговор. Интересно, он в курсе, что меня приглашают сняться в кино? Он, естественно, сказал «нет», конечно, он ничего не знал, но я-то прекрасно знала — разве нет? — что дядя Дэрил высказался решительно против
— Успокойся, Марти, — сказала я. — Я ведь только спросила.
Потом я позвонила дяде Дэрилу, который уже успел вернуться в Даллас и находился сейчас в своем офисе, и он сказал мне, что велел агенту моей мамы Салли Трейси держать подальше от меня всех продюсеров. Он дал Салли четкие указания не тревожить Бонни звонками по поводу моего участия в съемках. Бонни нельзя волновать по пустякам. И вообще лучше бы все поскорее забыли об этом деле с «Концом игры».
И тогда я позвонила Салли Трейси.
— Белинда, солнышко!
— Вы ведь не мой агент. Разве не так? — спросила я ее. — Вы что, действительно заворачиваете назад предложения для меня?
— Понимаешь, дорогая, Бонни не хочет, чтобы тебе докучали все эти люди. Дорогая, а ты знаешь, какого рода предложения тебе поступают? Солнышко, а ты хоть когда-нибудь видела фильмы, где эксплуатируется детская тема?
— Если еще будут звонки для меня, то я хотела бы знать. А еще я хотела бы знать, есть ли у меня агент. Я хотела бы, чтобы мне сообщали подобные вещи.
— Конечно, как тебе будет угодно, солнышко. Я, конечно, отдам распоряжение своему секретарю ставить тебя обо всем в известность.
Я положила трубку, и в душе у меня появилось странное чувство: какой-то внутренний холод. Однако я не знала, что делать. Откровенно говоря, мне нравилось работать с Марти. И я была счастлива. Мне хотелось быть только рядом с ним и больше нигде. Но они должны были сказать, что собираются делать. Я вовсе не хотела сердиться на них и тем не менее жутко разозлилась.
Тем же вечером у меня состоялся разговор с Марти.
— Ты хочешь, чтобы я снялась в твоем сериале? Хотя бы в эпизодах? — спросила я.
— Да, поначалу действительно хотел. Но, Белинда, внимательно выслушай меня! И наберись терпения. Сейчас я работаю над образом твоей мамы. И зачем понапрасну тратить силы, держа тебя на заднем плане? Самое умное — дождаться подходящего момента, посмотреть, как примут сериал, а потом ввести тебя в эпизод, — произнес Марти (а я буквально видела, как крутятся колесики у него в голове) и продолжил: — У меня уже есть парочка неплохих идей. Но речь идет, скажем, о ноябре, и, думаю, я знаю, что хочу сделать.
Его слова привели меня в некоторое замешательство, поскольку на самом деле я была абсолютно счастлива. Мне нравилось работать с Марти, и, кроме того, я не знала, каково это — быть занятой в сериале. То есть мне хотелось сниматься только в художественных
На следующий день по дороге на студию я спросила маму, не возражает ли она против моего участия в съемках сериала. Мне хотелось бы сыграть в эпизоде. Мы ехали в лимузине «Юнайтед театрикалз», и Марти, как всегда, сидел рядом с мамой и обнимал ее за плечи, я же расположилась напротив, на откидном сиденье возле телевизора, который никто никогда не включал.
— Конечно нет, солнышко, — сонным голосом ответила мама, смотревшая в окно на жалкие облезлые дома пригорода Лос-Анджелеса, словно это не было самым безрадостным зрелищем на свете. Потом, словно очнувшись, она сказала: — Марти, разреши Белинде участвовать в съемках. Договорились? Впрочем, Белинда, — эти слова уже были обращены ко мне, — теперь ты можешь пойти учиться в школу. Ты ведь всегда хотела. Там ты познакомишься с мальчиками своего возраста. Голливудская средняя школа вполне подойдет. Разве все дети не мечтают о том, чтобы учиться в школе?
— Не уверена, мама. Мне кажется, что школа уже не для меня. И я еще не знаю, что буду делать в сентябре. Может быть, буду сниматься в кино. Мама, ты меня понимаешь?
Но мама уже снова уставилась в окно, и мысли ее опять были где-то далеко. Казалось, ее абсолютно ничего не волновало. И так всегда. Она будет вялой и сонной до тех пор, пока не ступит на съемочную площадку «Полета с шампанским».
— Делай, что хочешь, солнышко, — произнесла она минуту спустя, словно мои слова только сейчас дошли до нее. — Снимайся, ради бога, в «Полете с шампанским». Это замечательно.
Я сказала маме большое спасибо, а Марти наклонился ко мне, погладил меня по ноге и поцеловал. Вполне возможно, что я не придала бы этому никакого значения, но, когда Марти снова откинулся на сиденье, я неожиданно увидела выражение маминого лица.
Мама пристально смотрела на меня, и взгляд ее был твердым и напряженным. Словно весь наркотический туман на секунду рассеялся. И когда я улыбнулась, она не улыбнулась в ответ. Она уставилась на меня, будто собиралась что-то сказать, а потом, медленно повернувшись, перевела глаза на Марти, который явно ничего не заметил, так как смотрел на меня. Затем мама опять устремила сонный взгляд в окно.
«Да уж, не слишком благоразумно, Белинда, — подумала я. — Не стоит привлекать внимание к тому факту, что вы с Марти любовники». Придется как-то самой выходить из положения. Хотя, скорее всего, мама ничего и не заметила. Она, наверное, как всегда, думала о чем-то своем. Я хочу сказать, что когда дело касалось меня, то мама никогда ничего не замечала. Или я не права?
Ладно, короче говоря, тогда я думала именно так.
А через несколько дней в Лос-Анджелес нагрянула Сьюзен. Она с ревом подкатила к дому на белом «кадиллаке», на котором приехала аж из Техаса, потому что, по ее словам, ей надо было подумать и, сидя за рулем, поговорить самой с собой насчет бразильского фильма.