Белые гондолы. Дары Отступника
Шрифт:
– На Весеннем проспекте?
– Да.
– Буду! За два, нет, за три часа займу столик!
– Вы как-то очень резвы для монаха!
В доказательство ее последней фразы, я стрелой срываюсь с места и выпрыгиваю на нужной мне станции в тот момент, когда служитель уже начинает закрывать дверки гондолы. «Что сказала бы старушка из часовни, если бы узнала, что я использую рясу ее внука, как маскарадный костюм для знакомства с девушкой, – размышляю я, чувствуя, что сердце мое ликует. – Но моего умысла тут нет, и если перефразировать философа Ларошфуко, которого я с особым пристрастием изучал в
День на службе тянулся вдвое дольше обычного. Я работаю журналистом в официальной городской газете скромного тиража. Она такая маленькая, что временами, когда один из коллег заболевает или уезжает в отпуск, мне приходится быть или редактором, или корректором. Сегодня все, к счастью, на своих местах, и я заканчиваю серию обзоров недавно построенных станций Канала. К моменту открытия последней из них фантазия отцов города, по всей видимости, иссякла, и ее нарекли «Новая», не придумав ничего более оригинального. Мой близкий друг, архитектор Маркони, внук блестящего итальянского художника, эмигрировавшего в Америку после прихода к власти Муссолини, устроил мне на днях любопытнейшую экскурсию. Мы обошли все самые потаенные закоулки этой станции, я фотографировал причудливые колонны в духе позднего Гауди и ячеистые кессонные своды, Маркони сопровождал каждый кадр пояснениями потомственного ценителя хорошего зодчества. Большой материал с десятками снимков в течение всего дня я тщетно пытаюсь вместить в полосу нашей миниатюрной газетенки.
Кафе «Сахара» находится довольно далеко от моей редакции, и я добираюсь туда на старом автобусе, унылом представителе безуспешно конкурирующей с Городским подземным Каналом транспортной системы. Его трясет и подбрасывает на асфальтовых буграх, проникающий внутрь запах подтекающего и дымящегося на раскаленном двигателе масла заставляет снова и снова пожалеть о выборе такого неудобного извозчика. У Третьей Песчаной я выхожу из заклинивающих раздвижных дверей и направляюсь в сторону проспекта.
Начинает темнеть, на лицах редких прохожих все ясней проступает решимость поскорее добраться домой, прибавив шагу. Медленно загораются уличные фонари, в стеклянных шарах высоко над головами сначала появляются маленькие сжавшиеся комочки света, силы которых не хватает даже на освещение своей полупрозрачной оболочки. Потом, немного потрепетав и набрав сил, они расправляются и разливаются по сфере фонаря, превращая плоский темный мир вокруг себя в объемный, словно забрызганный желтой световой пылью.
Где-то за час до назначенного времени я открываю двери кафе. «Сахара» помещается на первом этаже невзрачного кирпичного здания, яркая световая вывеска со словно пляшущими буквами выглядит чужой невысоким окнам верхних этажей. Я прохожу в приземистый зал, оформленный в колониальном стиле бушменскими масками и нарочито дикарскими рисунками. Фальшивая шкура крупной зебры натянута на бамбуковый подрамник и повешена на стену, под ней приличную часть помещения занимают большой кожаный диван и два кресла. Остальная мебель состоит из темных деревянных столов и стульев, которые в этот час заняты ужинающими, пьющими и курящими посетителями. Я прохожу в дальний
Высокая официантка приносит мне кофе. Я неторопливо пролистываю журнал, и обнаруживаю статью, в которой автор анализирует эпос кавказских народов и героев этого эпоса – великанов нартов. Помимо свойств, общих для героев многих преданий, таких как огромный рост и сила, нарты обладают рядом заинтересовавших меня необычных достоинств. Например, они имеют по шести пальцев на руках и ногах. Я читаю об эпосе «Новр и Гожак», где детально рассказывается об их искусстве строить глубокие подземные ходы. Эти ходы обладали поразительной акустикой и тянулись на десятки километров. «Вот и еще одни кандидаты в строители нашего Канала, правда, до Кавказа расстояние довольно изрядное», – думаю я.
Я так углубляюсь в чтение, что прихожу в себя, только услышав рядом голос, который мгновенно заставляет меня забыть об интересной статье и выронить журнал:
– Добрый вечер, вы заняли хороший столик!
Я вскакиваю на ноги и оказываюсь с Ней лицом к лицу. Обычно веселые зеленовато-серые глаза смотрят немного настороженно, тонкие пальцы поправляют волнистые темные волосы.
– Меня зовут Лиана. Видите, больше никаких тайн! А как вас называть, святой отец или брат мой?
– До святого мне так же далеко, как до Млечного пути, а братом для вас мне хотелось бы быть меньше всего на свете. Давид, – представляюсь я, церемонно поклонившись. Сняв с плеч девушки тонкий вельветовый плащ, я вешаю его на рог антилопы, заменяющий в кафе вешалку.
Я зову официантку, и Лиана заказывает коктейль и ягодный слоеный пирог. Я прошу бокал красного вина и сыр. Лиана удивленно улыбается. Она удивительно мила в темно-синей шелковой блузке с наивными пасторальными вышивками. Близость ее смуглого, как у большинства горожан, лица, с правильными, немного резкими чертами, превращает этот вечер в какой-то чудный сон из гофмановской сказки.
– Вы прямо францисканец! – смеется она. – Помните братца Тука из Робина Гуда?
– Что вы, я далек от излишеств. А от разбойников тем более.
– Кстати о разбойниках, – она стала серьезна, – вы верите, что им могут помогать какие-нибудь потусторонние силы?
– Ну, я думаю, что каждому из нас в то или иное время помогают или мешают незримые силы. И разбойники уж точно не исключение.
Приносят мое вино и ядовито-зеленый напиток Лианы. Под бумажной лампой, на темном лаке стола ее бокал светится загадочным изумрудным светом. Я все больше ощущаю себя студентом Ансельмом из «Золотого горшка».
– Вам нравится это место?
– Да, здесь уютно и вкусно. Только зебру жалко, – улыбается она.
– Не думаю, что это действительно зебра.
Я обращаюсь к проходящей мимо официантке:
– Ведь там, на стене, крашеная коровья шкура, да?
Та равнодушно отвечает:
– Коровья.
Лиана смеется. Потом говорит уже серьезно:
– Понимаете, я участвую в тоннельных гонках. Вы о них слышали?
– Раньше не слышал, но видел в субботу. Один из ваших меня здорово искупал! Окатил водой, когда поворачивал перед Островом.