Белые и синие
Шрифт:
Новый мост ощетинился штыками. Гара решил, что это республиканцы, которых он там оставил. Но, когда колонна вступила на мост, он понял по воротникам и зеленым домпонам, что оказался не просто среди секционеров, а угодил в гущу шуанов.
В тот же миг командующий войском, не кто иной, как Морган, узнал Гара, так как видел его в Конвенте, и направился к нему.
— Простите, господин Гара, — сказал он, сняв шляпу и поклонившись ему, — мне кажется, что вы в затруднительном положении; я хотел бы вам услужить: что вам угодно?
Гара тоже его узнал и понял, что он шутит. Но ему не
— Я желаю, господин председатель, — сказал он, взводя курок пистолета, — чтобы вы дали пройти мне и моим солдатам.
Однако Морган продолжал острить.
— Очень справедливое требование, — сказал он, — мы должны были бы его исполнить, чтобы отблагодарить за любезность генерала Карто, уступившего нам без боя позицию, которую мы занимаем. Только сначала разрядите свой пистолет. Беда не заставит себя ждать. Представьте, чего пистолет случайно выстрелит; мои солдаты подумают, что вы в меня стреляли, и разорвут в клочья и вас, и ваш маленький, наполовину безоружный, как вам известно, от-!»яд; мне это было бы весьма неприятно, поскольку все сказали бы, что мы воспользовались своим численным превосходством.
Гара разрядил пистолет.
— В конце концов, зачем вы здесь? — спросил он.
— Вы сами видите, — со смехом отвечал Морган, — мы пришли на помощь Конвенту.
— Командир, — промолвил Гара с иронией, — следует признать, что вы помогаете людям странным образом.
— Ну, я вижу, что вы мне не верите, — сказал Морган, — и понимаю, что придется сказать вам всю правду. Ну так вот, на нашей стороне — сто тысяч в одном Париже и миллион во Франции, не так ли, Костер?
Молодой, вооруженный до зубов мюскаден, к которому он обратился, лишь насмешливо кивнул и произнес мелодичным голосом одно слово:
— Больше!
— Видите, — продолжал Морган, — мой друг Сен-Виктор, человек чести, подтверждает мои слова. Так вот, в Париже нас больше ста тысяч, во Франции — больше миллиона всех тех, кто поклялся уничтожить членов Конвента и сровнять с землей здание, где была решена участь короля, и откуда, подобно стаям зловещих птиц, вылетело столько смертных приговоров. Надо, чтобы наказаны были не только люди, но чтобы возмездие обрушилось даже на камни.
Завтра не останется в живых ни одного депутата; завтра дворец, где заседает Конвент, будет разрушен. Мы посыплем солью место, где он возвышался, и земля, на которой он был построен, будет проклята нашими потомками.
— Если вы настолько уверены в исходе дня, командир, — сказал Гара тем же игривым тоном, каким говорил недавно Морган, — для вас, должно быть, не имеет значения, будет ли в рядах вашего противника на двести человек больше или меньше.
— Ни малейшего, — отвечал Морган.
— В таком случае еще раз повторяю: пропустите меня; я хочу умереть с моими соратниками и найти могилу в том самом Конвенте, который вы, должно быть, обрушите на их головы.
— Тогда сойдите с лошади, дайте мне руку и пойдемте впереди, — предложил Морган. — Господа, — продолжал он с интонацией, нехарактерной для «невероятного», но выдававшей аристократа, — будем же честными игроками. Гражданин Гара направляется с двумястами солдатами, лишь пятьдесят из которых вооружены, защищать Национальный
Насмешливый хохот встретил его предложение, и оно было принято без голосования. Все расступились, и колонна прошла во главе с Морганом и Гара.
— Счастливого пути! — прокричал им вслед Сен-Виктор.
XX. ПЕРЕДОВЫЕ ПИКЕТЫ
Морган словно не замечал, что удаляется от передовых пикетов секционеров. Продолжая беседовать с Гара и ведя его под руку, он дошел с ним до колоннады Лувра.
Морган был одним из тех чистосердечных людей, которые доверяют даже своим врагам, будучи убежденными, что во Франции отвага является наилучшей мерой предосторожности.
Поравнявшись с колоннадой, Морган оказался в двадцати шагах от фронта войск Конвента и в десяти шагах от великолепно одетого генерала Карто; в шляпе, украшенной трехцветным плюмажем, ниспадавшие перья которого застилали ему глаза, генерал опирался на свою саблю.
— У вас очень красивый тамбурмажор, — сказал Морган Гара, — с чем я вас и поздравляю.
Гара усмехнулся.
Морган был не первым, кто умышленно или невольно допустил эту ошибку.
— Это вовсе не тамбурмажор, — сказал Гара, — это наш командующий генерал Карго.
— Ах! Черт возьми! Так это он мог взять Тулон, но предпочел, чтобы его взял офицеришка артиллерии по имени… как же вы его зовете?.. Кажется, по имени Бонапарт?.. Ах! Представьте же меня этому почтенному гражданину; я обожаю красивых мужчин и особенно красивые мундиры.
— Охотно, — ответил Гара. Они подошли к Карго.
— Генерал, — обратился Гара к гиганту в военной форме, — я имею честь представить тебе гражданина председателя секции Лепелетье, который не только любезно пропустил меня сквозь ряды своих солдат, но и решил проводить меня сюда, дабы со мной не приключилось беды.
— Гражданин, — сказал Карто, выпрямившись во весь рост, — я присоединяюсь к гражданину депутату Гара и выражаю тебе благодарность.
— Не за что, генерал, — с присущей ему учтивостью ответил Морган, — я видел вас издали, у меня была потребность познакомиться с вами; кроме того, я хотел спросить, не угодно ли вам уступить нам эту позицию без кровопролития, так же как вы отдали нам предыдущую?
— Это насмешка или предложение? — гаркнул Карто своим и без того громовым голосом.
— Это предложение, — ответил Морган, — и даже весьма серьезное.
— Вы как будто достаточно опытный военный, гражданин, — продолжал Карто, — чтобы не видеть разницы между этой и той позициями. Предыдущую позицию можно было атаковать с четырех сторон, а к этой только два подступа. Вы же видите, гражданин, что две пушки готовы встретить тех, кто явится с набережной, и еще два орудия ждут не дождутся тех, кто явится с улицы Сент-Оноре.
— Почему же вы не открываете огонь, генерал? — беспечно спросил хитрый председатель. — Сады Инфанты находятся на расстоянии пушечного залпа от Нового моста, между ними от силы сотня шагов.