"Белые линии"
Шрифт:
Небольшая джазовая группа на сцене заиграла средневековые французские мелодии в современной аранжировке.
Ева Моулисова вышла к публике и стала вдруг совсем иной — уверенной в себе, а при свете прожекторов и красивой.
Каждое ее движение, улыбка, жест были выразительны, притягивали взгляды публики. Во всем чувствовалась незаурядность актрисы. Она кружила возле трех танцовщиц, которые сопровождали на этом вечере выступающих, и своей песней обращалась к ним. Она как бы подсмеивалась над ними, осознавая свою силу и очарование:
Франтиха шляпница Жаннетта,Любым мужчинам шли приветИИз-за кулис выбрался Данеш и, прислонившись к стене возле сцены, с саркастической усмешкой смотрел на Еву Моулисову.
Лидушка, заметив его, шепотом спросила своего кавалера:
15
Цит. по: Вийон Ф. Лирика, с. 58-59.
— Откуда ты его, собственно, знаешь, Петр?
— Кого?
— Павла Данеша.
— Его же все знают.
— Но ты с ним знаком лично, разве не так?
По-мальчишески смутившись, он признался:
— Я послал ему несколько своих стихов. Они ему понравились. Он сказал, что возьмет надо мной шефство!
— А ты с ним встречаешься?
— Встречаюсь. Нас много. Он сказал, что создаст свою поэтическую школу и мы войдем в его группу. Сейчас мы работаем над манифестом, понимаешь... Над концепцией мировоззрения этой группы...
Павел Данеш между тем заметил этих двоих молоденьких посетителей вийоновского вечера и, кивнув им, нетвердой походкой направился между столиками к ним. Ева Моулисова на сцене между тем закончила свою песню призывом:
Эй, девки, поняли завет?Глотаю слезы каждый день яЗатем, что молодости нет:Монете стертой нет хожденья [16] .Она допела, дотанцевала, поклонилась восторженной публике. Раздались бурные аплодисменты.
16
Цит. по: Вийон Ф. Лирика, с. 59.
Павел Данеш, покачиваясь, подошел к столику Петра и Лидушки и, не спросив разрешения, подсел к ним. Он усмехнулся, заметив их горящие глаза, их неподдельный, юношеский восторг, и с иронией в голосе спросил:
— Вам нравится?
Петр сдавленным от смущения голосом ответил:
— Очень! Она просто великолепна!
Данеш, однако, хмуро и зло сказал:
— Мне — нет!
Петр, растерявшись, перестал хлопать.
— Как это? Почему?
— Я уже сыт ею по горло. Это все поза. Притворяется! Притворяется во всем — на сцене и в жизни. Вы этого не заметили? — Взяв из руки Петра рюмку с вином, он мгновенно выпил ее. — Что пьете, молодежь?.. Фу!.. Ты что, не можешь угостить даму чем-нибудь получше? — И, к ужасу Петра, крикнул: — Пан официант, три коньяка!
На сцене Ева Моулисова начала следующий куплет Вийона.
Я чересчур была горда,О чем жестоко сожалею,Любила одного тогдаИ всех других гнала в три шеи,А он лишь становился злее.Такую преданность кляня;Теперь я знаю, став умнее:Любил он деньги, не меня! [17]Тело ее извивалось, она сладострастно
17
Там же, с. 54-55.
Ева кончила. Снова раздались бурные аплодисменты. Да, такое у нее еще получалось. Она еще могла привести публику туда, куда хотела, поиграть с ней, как кошка с мышью. Сейчас Ева была счастлива.
18
Цит. по: Вийон Ф. Лирика, с. 55.
Только Данеш не аплодировал. Он наливался коньяком, который им принес официант, и пьяно посмеивался:
— Отлично, мадам. Но ведь это еще не все? Почему не поете дальше? Продолжайте! — И хрипло продекламировал для Петра и Лидушки:
Он умер тридцать лет назад,И я с тоскою понимаю,Что годы вспять не полетятИ счастья больше не узнаю.Лохмотья ветхие снимая.Гляжу, чем стала я сама:Седая, дряхлая, худая...Готова я сойти с ума! [19]19
Там же.
Павел все повышал и повышал голос, последние строки он почти выкрикивал. Несколько человек оглянулись на него, кто-то раздраженно зашипел... Лидушка очень стеснялась того, что он привлекает внимание к их столику, и попросила его:
— Не кричите. Вы срываете представление.
Павел Данеш, однако, уже поднялся и, пошатываясь, пошел между столами в полутьме к эстраде, выкрикивая с ненавистью:
Вот доля женской красоты!Согнулись плечи, грудь запала,И руки скручены в жгуты,И зад и бедра — все пропало!И ляжки, пышные бывало,Как пара сморщенных колбас...А сад любви? Там все увяло.Ничто не привлекает глаз [20] .20
Там же, с. 56.
Моулисова стояла на сцене неподвижно, бледная как полотно. Потом она бросилась вниз, в темноту зрительного зала, чтобы выцарапать ему глаза, избить его, растоптать. Она знала, что он ее уничтожил, и ей вдруг стало безразлично все — публика, стыд перед людьми, скандал. Она кричала:
— Нахал! Грубиян! Хам!
В этот момент прозвучал выстрел. Моулисова, удивленная, возвратилась в круг света на сцену, держась рукой за грудь, а когда рука опустилась, все увидели кровь.
Только теперь зал зашумел от ужаса и удивления.