Белые ночи
Шрифт:
Глаза Джигангира сверкнули из-под бровей, он оглянулся в последний раз. Пора! Резким движением он повис на шее конвоира и, пока остальные не опомнились, увлек немца под откос.
Двое скатились с обрыва и исчезли в густых зарослях. Полоснула короткая очередь из автомата.
Саша хотел спрыгнуть вслед за Джигангиром, но дюжий солдат удержал его за воротник.
Произошло полное замешательство. Немцы в панике открыли беспорядочный огонь по оврагу. Некоторые подошли к самому обрыву, но спрыгнуть не отважились
Саша в душе посмеивался над незадачливыми солдафонами. «Как хорошо, что Джигангир решился на такой смелый шаг, но что стало с ним? Кто стрелял из автомата — фриц или Джигангир?»
На дне оврага гитлеровцы никого не нашли. И немец и Джигангир исчезли, будто земля расступилась под ними.
В воскресенье утром разведчики соседней дивизии приволокли «языка». Пленный сказал, что немцы обнаружили группу русских разведчиков и нескольких захватили в плен. Слух об этом чрезвычайном событии распространился довольно широко в немецких частях.
Показания пленного немца тотчас же стали известны в дивизии генерала Давыдова. Начальник штаба майор Чачуа выслушал эту весть, нахмурив брови, и со злостью опустил кулак на стол.
Конечно, принимать на веру все слова немца нельзя. Возможно, Кауров нарвался на засаду. Но это еще не полный разгром. Может быть, Кауров отступил или изменил маршрут, а гитлеровцы, чтобы замять свою оплошность, распространили весть о разгроме? Чачуа знал подобные случаи. Но плен… Этот вопрос сложнее.
Впрочем, а почему это должен быть именно Кауров? Мало ли разведчиков ходит во вражеском тылу.
Майор Чачуа шагал из угла в угол, засунув руки в карманы. Да, предположений много. И все же Чачуа решил немедленно принять меры и вызвал к себе капитана Разумова.
Капитан не заставил себя ждать. Владимир Андреевич сообщил ему новость, полученную из штаба армии. Разумов вздрогнул и изменился в лице. Прикрыв глаза рукой, он опустился на стул. Чачуа почувствовал жалость к этому мужественному человеку, но голос его прозвучал сурово:
— Капитан, у вас нет права предаваться скорби. Идите и подготовьте вторую группу. Через полчаса доложите мне.
Капитан поднялся.
— Слушаюсь, товарищ майор! — сказал он тихо.
Когда дверь за капитаном закрылась, один из связистов, вздохнув, сказал:
— Ведь у него сын ушел вместе с минерами.
Чачуа резко обернулся:
— Откуда у него сын?!
— Говорили, Разумов усыновил «капитана-карапузика».
— Какого еще «капитана-карапузика»? — спросил майор еще более сердитым голосом. Он не любил, когда докладывали длинно и непонятно.
— Да бывший посыльный комбата Иванова, Джигангир Мубаракшин. Вы его знаете, товарищ майор.
— Ну и что, если знаю?
Сказав, что он идет к
— Какой суровый человек! — пожаловался своим товарищам связист. — Хоть бы людям посочувствовал.
— В армии трудно быть добрым, — вмешался в разговор пожилой связист. — Тут надо быть суровым отцом.
Вскоре Чачуа вернулся. По телефону он отдал распоряжения командирам полков. Кое-кого вызвал к себе. Время встречи он назначал с точностью до минуты. Опоздавшие даже на две-три минуты не могли рассчитывать на его милость.
Точно в назначенный срок явился Разумов и сообщил о готовности новой группы. Чачуа положил телефонную трубку и внимательным взглядом посмотрел на капитана.
— Хорошо, — сказал он. Его большие глаза смотрели приветливо и ласково. Но Разумов не понял его. Продолжая стоять «смирно», он ждал новых приказаний.
А ведь из этого слова «хорошо» следовало, что пока новых приказаний не предвидится.
— Товарищ майор! — сказал Разумов, стараясь говорить как можно спокойнее, но глухой голос выдал его волнение. — Я надеюсь, что вы пошлете меня со» второй группой.
Но Чачуа резко произнес!
— Не надейтесь, капитан.
— В таком случае, товарищ майор, разрешите обратиться к генералу.
Черные глаза Чачуа, еще недавно хранившие теплоту дружеского участия, сверкнули:
— Нет, не разрешаю! Капитан, вы четвертый год на войне. Пора оставить гражданские замашки.
Чачуа переговорил по телефону и снова повернулся к Разумову:
— Дорогой капитан, минер ошибается только раз. Сколько же раз вы думаете ошибиться?
Эти слова прозвучали неожиданно. Разумов с минуту молчал.
— Что вы этим хотели сказать, товарищ майор? — спросил он.
— Я очень хорошо понимаю ваше состояние, капитан. — Чачуа хотелось сказать: «Я знаю, у вас сын в разведке», но он произнес — Вы хотите спасти ребят. Это хорошо. Но почему горячитесь?
— Что вы, товарищ майор!
— Нет, нет, не удивляйтесь — штабу все известно. Впрочем, зачем я вам это говорю!
Разумов с разрешения сел и закурил папиросу.
— Можете идти, капитан, — сказал майор.
Разумов поднялся и попрощался.
Оставшись один, Чачуа устало сомкнул веки и руками закрыл лицо. Вот уже двое суток, как он совсем не спал. Все время на ногах. Как всегда в минуту напряженных раздумий, на виске у него набухла жилка. Надавив ее пальцем, он некоторое время просидел без движения, затем с трудом открыл глаза.
Солнечные лучи, скользнув по оконцу, легли на стол. На нем стопка книг и тетрадь, испещренная убористым почерком. На книжке с пометками красного карандаша — свежий номер фронтовой газеты «В бой за Родину». Чачуа развернул газету и стал читать оперативную сводку Совинформбюро: