Белые птицы детства
Шрифт:
Они вместе сидели за столом, и Карысю очень нравилось, что отец поставил одинаковые кружки, приготовил одинаковые бутерброды и разложил в тарелки по одному одинаковому яйцу.
— Кто кого? — Отец взял своё яичко.
— Ага! — Карысь старательно прицелился и сильно ударил. Его яйцо хрустнуло и мягко осело в руке. Карысь огорчённо разжал кулак и стал подозрительно осматривать трещины.
— Не обязательно бить сильно,— равнодушно посоветовал отец,—гораздо важнее — ударить точно. Видишь, у тебя вмятина сбоку, значит, ты ударил не носом и потому проиграл.
— Я в другой раз носом, самым краешком,—пообещал Карысь,— тогда посмотрим.
— Мне всегда нравилось,—улыбнулся отец,—что ты не любишь
Карысь завозился, засопел, одним махом выпил свой чай, осторожно спрятав кусок недоеденного бутерброда за кружкой, полез из-за стола.
— Конечно,— сказал он,— если мне попадётся хорошее яйцо.
Отец отвязал Серка, потуже затянул подпругу и, взявшись за луку седла, поставил ногу в стремя. Карысь, внимательно наблюдавший за ним, наконец решился:
— Па-а, мне на Амур сходить можно? — из-за волнения голос у Карыся получился суховатым, с хрипотцой.
Отец легко взлетел на Серка, нашёл второе стремя и, одной рукой удерживая поводьями зауросившую [1] лошадь, второй надвинул Карысю шапку на глаза.
— Можно, Карысь,—весело сказал отец,—тебе пока что всё можно, кроме одного: пожалуйста, не ходи на лёд. Иначе нам с тобой здорово влетит от матери. Договорились?
— Договорились,—вяло откликнулся Карысь, сдвинув шапку на затылок.—А если с самого краешка?
1
Зауросить — заупрямиться.
Серко не хотел стоять на месте, он то пятился, то боком гарцевал по двору, и Карысю приходилось ходить следом за ним. Но вот отец перекинул через плечо сумку с красным крестом, поправил фуражку и скомандовал:
— Открывай!
Карысь поднял щеколду и, немного поднатужившись, открыл воротца и, встав за ними, обиженно надул губы. Раньше бы он обязательно выглянул, обязательно посмотрел, как, низко пригнувшись, припав к шее лошади, выезжает в низкие воротца отец, но теперь...
— Если только с самого края,— высоко над Карысем сказал отец, — там, где воробью но колена. Знаешь?
— Зна-аю,— весело и освобождённо выкрикнул Карысь,— я вот честное пионерское...
— Ну-ну, пионер,— усмехнулся отец и ускакал по переулку.
Карысь закрыл воротца, облегчённо вздохнул, с разбега перепрыгнул лужу и помчался к Амуру.
Почти всюду снег уже растаял. На высоких местах, где было сухо и открыто для солнца, сквозь землю прорвались первые зелёные былки. Они были удивительно тонкими и беззащитными среди жёлтого траура прошлогодней травы, но с каждым днём их становилось всё больше, и нельзя было не радоваться этому ярко-зелёному румянцу, привольно и безостановочно разливающемуся по земле. А вот в низких местах, иод деревьями и плетнями, снег ещё лежал: грязный, ноздреватый, избитый солнцем и тёплыми ветрами. От этих одиноких сугробов тянулись такие же одинокие и безрадостные ручьи, которые, как ни вихляли, как ни бросались из одной стороны в другую, сходились всё же вместе в глубоком глинистом овраге. И здесь, в овраге, круто падавшем в Амур, ручьи превращались в ручей, который шумел и ярился как самая настоящая река и даже имел свой собственный водопад. И именно здесь, у водопада, Карысь заметил Ваську, Кольку Корнилова и Настьку. Собравшись в кружок, почти сомкнувшись головами, что-то такое они там делали, присев на корточки и ничего вокруг не замечая.
— Э-эй! —сверху закричал Карысь,— вы чё там?
Они медленно повернулись, медленно посмотрели на Карыся и опять занялись своим делом.
— Айда на Аму-ур! — уже потише крикнул Карысь, тогда
— Чего кричишь, как полоумный? — зашипела на него Настька, и Карысь, немало удивлённый тем, что Васька пустил её в свою компанию, теперь был сражён окончательно. Он даже не нашёлся, что ответить Настьке, а лишь открыл рот и растерянно оглянулся, словно бы Настька шипела на кого-то там, за спиной.—Вишь, — ещё раз оглянулась Настька,—мельницу пробуем. Я сама придумала.
Карысь тоже присел на корточки, посопел, повозился и наконец протиснулся между Васькой и Колькой Корниловым. То, что он увидел, сильно разочаровало его: мельницей оказалась пустая катушка из-под ниток с двумя лопаточками — лопастями, воткнутыми в середину барабана. Штукенцию эту Васька надел на спицу и теперь старательно укреплял её на щепках-столбиках под водопадом. Правда, катушка крутилась, сверкали в весенних лучах радужные брызги, водопад солидно шумел, но всё это никак не стоило того, ради чего Карысь вырвался из дома.
— Подумаешь, мельницу нашли,—поднялся Карысь,— обыкновенная катушка. У меня таких целых двадцать штук.
— Ну и иди к своим катушкам.— Настька высунула длинный розовый язык.— Никто тебя сюда и не звал.
Очень удобно было дёрнуть Настьку за косичку, только руку протяни, но Карысь сдержался и молча покарабкался из оврага.
Забереги тронулись, наверное, ещё ночью, потому что были к приходу Карыся довольно широкими, тут и там усеянными большими и малыми льдинами. Карысь легко представил, как гремел и ломался ночью лёд, выползал на берег, вставал на дыбы и с тихим звоном рассыпался на тысячи сверкающих сосулек. Он мог всё это представить потому, что лёд прошлой весной тронулся днём, и они с отцом ходили смотреть, как «дерутся и топятся» льдины. Теперь же тихо было кругом, и лишь изредка доносилось смутное шуршание: это от основного ледяного поля отламывались льдины и медленно дрейфовали к утёсу, разворачиваясь и задевая друг друга.
Карысь долго смотрел на проплывающие мимо него льдины, и на каждой из них ему хотелось отправиться в опасное и тяжёлое путешествие. Куда именно могла бы его увезти льдина — Карысь не знал, ему представлялось что-то смутное, расплывчатое, обязательно огромное и обязательно белое...
Карысь не заметил, как очутился у самой воды. Медленно бредя вдоль берега, он неожиданно наткнулся на льдину, длинным острым концом выползшую на землю. Карысь немного подумал и уже собирался обойти её, как вдруг увидел, что льдина часто и мелко дрожит под напором течения и вот-вот готова тронуться с места. Карысь подумал ещё и легонько тронул её. Льдина дрогнула, но удержалась, лишь несколько звенящих сосулек просыпались на воду, утонули, но, тут же вынырнув, медленно поплыли по грязно-серой, холодной воде. Возможно, этим бы всё и закончилось, не раздайся за спиной у Карыся презрительный Васькин голос:
— Что, слабо одному-то?
Карысь вздрогнул, оглянулся и уже изо всех сил толкнул льдину. Она качнулась, неожиданно легко обломилась острым концом и, просев в воде, начала неторопливо разворачиваться. Карысь, широко распахнув глаза, заворожённо следил за льдиной, чувствуя какую-то странную слабость и решимость одновременно. Два этих полярных чувства боролись в нём до той поры, пока Карысь не оглянулся ещё раз: Васька, Колька и Настя во все глаза смотрели на него.
«А вот и не страшно! — восторженно успел подумать Карысь и уже в следующее мгновение оказался на льдине. Она перекосилась под ним, стала убегать из-под ног, и лишь в самый последний момент Карысь догадался переступить ближе к центру. Льдина выровнялась, черпанула одним боком, другим и стала мягко удаляться от берега.— А вот и не боюсь,—уже менее решительно повторил Карысь, — н-ни капельки».