Белые птицы детства
Шрифт:
— Ты здеся?
Серёжа устал поправлять Валю и уже почти не обращал внимания на то, как она вместо «здесь» говорит «здеся», вместо «побежали» — «побегли», но сейчас не утерпел и хмуро сказал:
— Не здеся, а здесь.
Валя пристально и очень долго смотрит на Серёжу, потом вздыхает и, словно прощаясь с чем-то дорогим для себя, уныло и покорно повторяет:
— Здесь.
Серёжа удивлённо вскинул голову и сразу же понял, что Валя уже знает о их скором отъезде.
— А можно мы с Наташей тебя проводим? — спросила Валя, присаживаясь на корточки перед Серёжей.
— Куда?
— Ну... —
— Можно... А ты хочешь, чтобы я уехал?
— Не знаю, — подняла и опустила острые плечи Валя. — Наташка не хочет. Она говорит, что с тобой хорошо дружить.
Серёжа мгновенно покраснел, отвернулся и как можно равнодушнее спросил:
— А это ещё почему?.. Придумает твоя Наташка...
— Ничего не придумает, — быстро возразила Валя, серьёзно глядя на Серёжу своими странно белесоватыми глазами. — Ты не дерёшься и другим мальчишкам драться не велишь. И ты ещё...
— Что — ещё?
— Серё-ёжа! — громко позвал отец. — Нам пора на автобус.
— Вы к тёте Лиде, да?
— Да. — Серёжа неохотно поднялся и отряхнул штаны. — Так что ещё-то?
Валя подумала, пощипала тонкими пальцами состарившуюся под яблоней траву и, зажав её в кулаке, тихо и раздельно выговорила:
— Не ска-жу...
— Ну и не надо, — махнул рукой Серёжа, — не больно и хотелось.
— Тогда и не спрашивай.
— А я и не спрашиваю... Ладно, некогда мне тут с тобой.— И Серёжа побежал в дом.
За окном автобуса мелькают знакомые горы, лес, синий купол церкви на окраине Красного Партизана, потом опять горы, дикие яблони и груши по обочинам дороги, а вот и высокие деревянные ворота, перед которыми автобус притормаживает и медленно въезжает в сад. Теперь Серёжа и вовсе не отрывается от запылённого стекла — он хочет увидеть сторожа дядьку Василя, который вместе с дядей Федей был в партизанах, а потом выгонял фашистов из Крыма. Странное и сложное понятие составлено Серёжей о фашистах. Это вроде бы и люди, с руками, ногами и головой, но одновременно они мало похожи на людей, потому что у них множество чёрных щупалец и присосок на руках, ногах и даже на голове. Этими щупальцами фашисты хватают и держат людей, в то время как присоски вытягивают из них кровь. Это как велосипедный насос, когда набираешь им воду. И ещё: почему-то его воображению часто предстаёт фашист преогромного роста в высоких сапогах, с засученными рукавами и с круглым красным ободком крови вокруг рта. Почему Серёжа видит фашистов именно такими трудно сказать. Может быть, потому, что ещё дома бабушка называла их кровопийцами...
Серёжа смотрит в окно, изредка узнавая некоторые деревья, под которыми собирал яблоки, и силясь разглядеть дядьку Василя. Но вот и вторые ворота, уже на выезде из сада, а дядьки Василя так и нет, лишь глубоко за деревьями мелькнули тёмные бока его хибары.
Отец, глубоко задумавшись, сидит рядом и смотрит в затылок шофёру. А Серёжа, когда уже проехали сад, смотрит на отца и, непонятно почему, жалеет его. Может быть, потому, что отец объездил весь Крым, но так и не нашёл работу, а без работы он был совсем не такой, как дома, когда всё время его где-то ждали и надо было спешить, чтобы у кого-нибудь не умерла корова, овца или лошадь. А вот здесь отец никуда не спешит и никто его не
Они выходят из автобуса и тяжело поднимаются в гору, на которой стоит белая двухэтажная больница. Навстречу попадается повозка с большой деревянной бочкой, в которой возят в больницу воду. От лошади, проходившей мимо Серёжи, так знакомо пахнуло потом, сбруей, тёплым стойлом, что он тотчас вспомнил конюшню в Озёрных Ключах, деда Плехеева, Чалку, себя самого, весело и беззаботно шагающим из дома на озеро. Он вспомнил всё это, и в носу стало щекотно от подступающих слёз, но Серёжа удержался и лишь далеко вниз проводил повозку взглядом.
— Серёжа, — окликнул отец, — ты что там увидел?
— Ничего, — ответил Серёжа.
— Пойдём, а то нас мать уже заждалась.
И они идут дальше, и уже совсем близко дом, в котором так долго и непонятно живёт мать...
— Ну что же ты, Серёжа, — грустно говорит мать, — нельзя же так. Ты уже большой, в четвёртый класс перешёл, должен понимать...
И она ещё долго и торопливо уговаривает Серёжу ехать с отцом. И Серёжа слушает, и уже давно ему ясно, что ехать надо, что иначе нельзя, но внутри его тот, второй Серёжа, который только сегодня вдруг ожил в нём, почему-то упрямо не хочет соглашаться и с матерью, как совсем недавно не соглашался с отцом. Мать чувствует это внутреннее сопротивление Серёжи и растерянно умолкает. Она смотрит на отца, ожидая от него поддержки, но он отводит глаза и тяжело вздыхает.
Они сидят на красной скамье, под старой широкой грушей. И внизу, под ними, живёт и работает Белогорск, названный так потому, что построен у подножия белой горы, из которой уже много лет берут известь. Они сидят теперь молча, каждый со своими думами, большими и малыми заботами, и они ещё не знают, что вместе сидят в последний раз...
— Да, Серёжа, — вдруг вспоминает мать, — ты ведь просил, чтобы я купила тебе кортик?
— Просил, — настораживается Серёжа и вопросительно смотрит на мать.
— Вот мы сейчас спустимся вниз и купим кортик.
— Да, конечно, — поспешно отвечает отец.
— Слышишь, Серёжа?
— Да.
— А теперь улыбнись, — просит мать, — я не могу на тебя смотреть, когда ты сидишь такой вот букой.
Серёжа не хочет улыбаться, но, против его воли, как бы сами собой, губы размыкаются, и щёки ползут в разные стороны, и щербинка на верхнем переднем зубе пропускает тоненький лучик солнца, который обжигает и щекочет рот.
— Вот и прекрасно, — говорит мать, но в голосе её остаётся едва приметная грусть.
— Тебя отпустят вниз? — отец кивает на больницу.
— Да. Вы подождите, а я отпрошусь и переоденусь.
Мать уходит, очень высокая в больничном халате, прямая, с длинной и толстой косой на спине.
— Ну как, нравится?
— Нравится, — шёпотом отвечает Серёжа, неловко поворачивая прямыми пальцами кортик, — очень.
Да и разве могло быть иначе, если у него в руках морской кортик, который носят офицеры в парадных костюмах. Правда, сам кортик игрушечный, им даже прутик нельзя перерезать, но зато у него есть настоящие ножны и два ремешка, которыми он крепится к поясу.