«Белые пятна» Русско-японской войны

Деревянко Илья Валерьевич

Однако все вышеуказанные меры существенно не изменили положения. До самого окончания войны Главный штаб так и не справился с некомплектом офицеров.

Вопрос комплектования офицерского состава действующей армии постоянно вызывал ожесточенные разногласия между командованием и Военным министерством. А.Н. Куропаткину почти всегда присылали меньше офицеров, чем он требовал. Так, накануне боев под Ляояном Куропаткин просил безотлагательно командировать из Европейской России 400 офицеров. Телеграмма была доложена императору, и последовало распоряжение об отправке в армию 302 офицеров^{115}. В июне 1904 г. на театр военных действий прибыли части 10-го армейского корпуса, в которых не хватало 140 офицеров. На запрос Куропаткина военный министр ответил, что некомплект будет пополнен не присылкой соответствующего числа офицеров из Европейской России, а выпуском из училищ, определением

на службу из запаса и отставки и т. д. Иначе говоря, на пополнение можно было рассчитывать лишь в неопределенном будущем^{116}. В боях с 4 по 8 июля 1904 г. пехота потеряла 144 офицера. Эти потери поглотили весь резерв, а некомплект продолжал возрастать. А.Н. Куропаткин просил прислать для создания нового резерва еще 81 человека. Но Главный штаб лаконично ответил: «В армию будет отправлено 125 выпускников училищ», т. е. указал на тот же источник, из которого предполагалось покрыть некомплект в частях 10-го корпуса. Куропаткин вновь обратился в Главный штаб, доказывая, что обещанных 125 офицеров не хватит даже для 10-го корпуса, не говоря уж о некомплекте в других частях. В конце концов Главный штаб сообщил о создании нового резерва из 47 офицеров (вместо просимых 81), которые прибыли на Дальний Восток уже в сентябре — октябре 1904 г.^{117}, т. е. уже после сражения под Ляояном и под конец операции на реке Шахэ.

Командируя офицеров на Дальний Восток, Главный штаб не проявлял особой разборчивости. Куропаткин писал по данному поводу: «Посылали к нам в армию совершенно непригодных по болезненности алкоголиков или офицеров запаса с порочным прошлым. Часть таких офицеров уже на пути в армию проявляла себя не лучшим образом, пьянствуя и хулиганя. Доехав до Харбина, эти офицеры застревали там, и, наконец, выдворенные в свои части, ничего, кроме вреда, не приносили, и их приходилось удалять»^{118}.

Справедливости ради следует отметить, что удовлетворение всех требований командования действующей армии по части комплектования офицерского состава не всегда было в силах Главного штаба. Сказывалась общая нехватка офицеров, о которой уже говорилось выше. Кроме того, Главный штаб не решался сильно ослаблять войска Европейской России ввиду усиления внутриполитической напряженности. Неспокойно было и на границах Средней Азии, где англичане проявляли подозрительную активность.

К сожалению, не все объяснялось только этим. Немало сложностей в деятельность Главного штаба вносили неприязненные отношения главнокомандующего А.Н. Куропаткина и военного министра В.В. Сахарова [25] .

25

А.Ф. Редигер писал в своих воспоминаниях, что Куропаткин никогда не доверял Сахарову и в свое время сделал все от него зависящее, чтобы тот не был назначен военным министром (ЦГВИА. Ф. 280. 011. 1. Д. 4. Л. 1). Сахаров, в свою очередь, до самого окончания войны все неудачи на фронте объяснял исключительно ошибками Куропаткина. (ЦГВИА. Ф. 165. оп. 1. Д. 1946. (Письмо А.Н. Куропаткина Николаю II. Приложение к дневнику № 24).

Так, еще в бытность Куропаткина военным министром в Главном штабе был разработан план увеличения офицерского корпуса в случае войны. Сущность его заключалась в том, чтобы с началом мобилизации провести ускоренный выпуск из юнкерских училищ, после чего они начинали готовить к производству в офицеры по сокращенной программе вольноопределяющихся 1-го и 2-го разрядов, а также нижних чинов, имеющих необходимый уровень образования^{119}. Впоследствии нечто похожее и было сделано^{120}. В первое же время на настойчивые просьбы А.Н. Куропаткина привести в исполнение вышеуказанный план военный министр упорно отмалчивался, а затем амбициозно заявил, что пополнение офицерского состава — его забота, а не командующего армией^{121}.

Большой вред приносил бюрократизм, глубоко укоренившийся в Главном штабе. Слепое следование устаревшим инструкциям принимало подчас зловещие формы. В данном случае характерен пример с так называемыми «воскресшими покойниками». Дело в том, что многие заболевшие генералы и штаб-офицеры, отправленные на излечение в Европейскую Россию, после выздоровления не спешили возвращаться на Дальний Восток. Они потихоньку оседали в столицах и больших городах, тем не менее числились в действующей армии и получали соответствующее содержание. В это время их частями командовали другие люди, которые, поскольку место считалось занятым, лишь «временно исполняли обязанности»,

со всеми вытекающими отсюда последствиями. Куропаткин неоднократно просил Главный штаб установить определенный срок отсутствия, по истечении которого вакансии становились бы свободными. После длительной волокиты ходатайство главнокомандующего наконец удовлетворили, и «временно исполняющие» начали командовать частями на законных основаниях. Но когда закончилась война и был подписан Портсмутский договор, «воскресшие покойники» пожелали вернуться в строй и вступить в командование бывшими своими частями. По существующей в описываемый период инструкции вакантной являлась должность, «освободившаяся по случаю смерти, отставки, увольнения в отпуск до отставки или перечисления в запас лица, занимавшего эту должность, а также должность вновь созданная, но еще не замещенная»^{122}.

На основании вышеуказанной инструкции в Главном штабе сочли претензии «воскресших покойников» вполне обоснованными, и из Петербурга в армию поступило распоряжение, на основании которого новый главнокомандующий Н.П. Линевич (назначенный вместо Куропаткина после поражения под Мукденом) был вынужден отдать приказ об отмене сделанных им ранее распоряжений о различных назначениях^{123}.

Общая организация тактической подготовки войск входила в функции Главного штаба. В то время в армии Российской империи, как и в любой армии с остатками феодальной организации, еще сохранялось особое пристрастие к шагистике и парадам. Тактические учения проводились по устаревшим шаблонам. Недостаточное внимание уделялось огневой подготовке войск, преувеличивалось значение штыковой атаки^{124}.

Преподаватель военной истории и тактики Киевского военного училища, полковник Генерального штаба В.А. Черемисов вскоре после Русско-японской войны писал: «Единственный принцип, заменявший нам теорию тактики и стратегии <…> выражался немногими словами: «навались миром, хотя бы и с дубинами, и всякий враг будет сокрушен»^{125}. Маневры отличались надуманностью, схематичностью и полной оторванностью от реальной действительности. Слабо отрабатывалось взаимодействие трех основных родов войск: пехоты, кавалерии и артиллерии^{126}. Кроме того, большие маневры проводились редко^{127}.

* * *

Теперь перейдем к проблеме организации разведки в военном ведомстве, а также к вопросам обеспечения безопасности, т. е. расскажем о контрразведке и военной цензуре. Этот раздел особенно важен тем, что дает ответ на вопрос, который в нашей работе еще не затрагивался: почему Россия оказалась не готова к войне?

Организация и деятельность агентурной разведки дореволюционной России долгое время считались «белым пятном» отечественной истории. Первые научные публикации по данной проблеме появились сравнительно недавно^{128}. Между тем, изучая историю войн и военного искусства, о разведке нельзя забывать, так как наличие надежных агентурных данных о противнике — один из решающих факторов как при подготовке к войне, так и при разработке стратегических операций. В 1904 г. Россия вступила в войну с Японией абсолютно неподготовленной. Это обстоятельство самым тяжелым образом отразилось на работе всех органов Военного министерства, которые были вынуждены с лихорадочной поспешностью перестраивать свою работу и наверстывать упущения мирного времени. И дело здесь вовсе не в том, что война явилась неожиданностью.

Во «Всеподданнейшем докладе» по Военному министерству за 1903 г. читаем: «Вследствие угрожающего положения, занятого Японией, и ее готовности перейти к активным действиям, начальникам главных управлений были сообщены предположения об отправлении на случай войны на Дальний Восток подкреплений. Соображения о подготовительных мероприятиях по всем главным управлениям и примерный порядок и последовательность отправления войск из Европейской России, равно как и общие основания подразделения войск на театре военных действий и организации высшего управления, представлены на Высочайшее благозаверение Всеподданнейшими докладами 14 октября № 202 и 16 октября № 203»^{129}.

Итак, о войне знали заранее, меры принимали, но оказались совершенно не готовы! И это объяснялось отнюдь не нерадивостью руководства Военного министерства. Все дело в том, что Японию не считали серьезным противником. По мнению министра внутренних дел В.П. Плеве, война на Дальнем Востоке должна была быть «маленькой и победоносной», а посему и готовились к ней соответственно. Причиной же столь жестокого заблуждения стала та информация, которую получал Главный штаб от своих разведорганов накануне войны.