Белые трюфели зимой

Келби Н. М.

И это было именно то, чего Дельфина боялась более всего: полной капитуляции перед этим «наркотиком». Именно поэтому она и не могла заставить себя поехать к мужу в Лондон. Она пыталась объяснить это ему, но он, похоже, не понимал. В Монте-Карло у нее был дом — полная чаша; там вместе с нею жила вся ее семья — не только ее собственные дети, но и ее сестры со своими семьями, а также ее мать и тетки. Там она чувствовала себя частью чего-то большего — она управляла всей этой просторной виллой «Фернан», где все и каждый зависели от нее. Где все крутилось вокруг нее. Где у нее был собственный мир, ею самой и созданный.

— Я никого в Лондоне не знаю, кроме тебя.

— А тебе нужен кто-то

еще?

— Я сама прежде всего.

Через некоторое время Эскофье обнаружил, что почти перестал есть. Глядя на тарелку со сладкими розовыми креветками, или с телячьими ребрышками в черносмородиновом соусе, или даже с куском простой жареной утки, он думал: «Я подожду, когда приедет Дельфина». Даже во время воскресных обедов с Ритцем, его женой Мари и их детьми Эскофье замечал, что ест крайне мало и думает лишь о том, как замечательно будет, когда приедет Дельфина с сыновьями, и как прекрасно тогда обе семьи смогут вместе проводить воскресные дни, пируя под каштанами.

Под конец первого года пребывания Эскофье в Лондоне туда приехала Сара — по-прежнему в трауре, — чтобы «присматривать», как она выразилась, за переводом на английский язык пьесы Викторьена Сарду [98] «Федора».

Сара и Эскофье устроились за столиком в глубине так называемого американского бара в «Савое». Для него это было время как раз между только что закончившимся обслуживанием ланча и подготовкой к обеду. Она пила шампанское. Он посматривал на часы.

98

Викторьен Сарду (1831–1908) — французский драматург.

— Эта пьеса о принцессе, — рассказывала ему Сара, — которая носит такую особую шляпу. Мужскую. Идеальная роль для меня, не правда ли? Уверяю тебя, стоит мне надеть эту новую шляпу — она называется «федора», — и она тут же войдет в моду.

— Разумеется, — сказал он.

— «Разумеется»? И это все, что ты можешь сказать?

— Ты очень мило выглядишь в любой шляпе.

— И я, разумеется, принцесса?

— Разумеется.

Эскофье показался ей слишком худым, слишком сильно поседевшим и слишком усталым.

И она, наклонившись над столом, приподняла свою черную вуаль и поцеловала ему руку.

— Я ведь не потеряю и тебя? Нет? Мне этого не вынести.

И одинокая слезинка скатилась по ее щеке прямо Эскофье на ладонь — на линию жизни.

Он рассказал ей о колебаниях Дельфины и признался:

— Я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким.

На следующий же день Сара со всем своим окружением переехала в «Савой», и с тех пор этот отель стал для нее лондонским домом.

— В конце концов, мы ведь друзья, верно?

— Да, конечно, мы с тобой друзья, — подтвердил он, и это, как ни странно, и удивило, и успокоило его. Сперва ему, конечно, хотелось вовсе не дружбы с нею, но с течением лет он действительно стал обретать в дружбе с Сарой некое убежище. Ему казалось, что Сара никогда не бывает слишком далеко от него, а теперь она и вовсе стала частью его повседневной жизни. Каждый вечер, когда она возвращалась из театра, Эскофье приносил ей какую-нибудь кулинарную диковинку, что-нибудь чрезвычайно пикантное, или очень вкусное, или какие-то сласти, а потом они подолгу сидели в ее апартаментах и смотрели на раскинувшийся внизу Лондон; иногда разговаривали, иногда занимались любовью, но по большей части просто сидели рядом. Они были вместе. И между ними царил мир. И это чрезвычайно успокаивало Эскофье. Успокаивало их обоих.

Так что история с Розой Льюис оказалась абсолютно непредвиденной.

Еще

до того, как Эскофье познакомился с Розой, он уже знал о ней все; да о ней знал весь Лондон. Она была его конкуренткой. Когда леди Рэндольф Черчилль приняла Розу на службу, принц Уэльский, который решил за ней шпионить, заметил, как она пьет шампанское, и, ошибочно приняв ее за гостью и любительницу поразвлечься, поцеловал ее. Когда ему сообщили, что он только что поцеловал повариху, он не удивился и пояснил, что она, безусловно, заслужила поцелуй, приготовив такой чудесный обед.

«Она, правда, куда больше старалась, готовя капусту, чем цыпленка».

Но, в конце концов, у будущего короля Англии и вкусы были чисто английские.

Разумеется, как это всегда и бывало, «дорогому Берти» одного поцелуя оказалось недостаточно. Слухи распространялись стремительно. Эскофье был заинтригован. Да и как было удержаться, если каждый день точно в одно и то же время он, возвращаясь из церкви и проходя через парк, встречал Розу. Ее невозможно было спутать ни с кем. Ее волосы пылали, точно объятые пламенем; ее смех звучал резко, как выстрел. Она шла через парк в своем белом поварском одеянии — высоком белом колпаке, накрахмаленном белом платье и высоких, со шнуровкой «поварских ботинках» из мягкого черного шевро — и в сопровождении целой толпы точно так же одетых помощников, которые тащились за нею, точно выводок утят за матерью-уткой. И в конце этой вереницы всегда была та, которая, как представлялось Эскофье, исполняла в ее команде роль младшего шефа или даже ассистентки, — очень молодая женщина, тащившая за собой маленького черного скотчтерьера.

— Добрый день, мистер Эскофье, — по-английски приветствовала его Роза, хотя порой она говорила с ним и по-французски — во всяком случае, он полагал, что это французский язык. Однако ее кокни был поистине неистребим, так что, даже когда Роза говорила по-французски, Эскофье с трудом ее понимал.

— У вас на кухне женщины имеются? — спросила она.

— Они у меня везде имеются, — ответил он.

И был страшно доволен тем, что она смутилась.

И вот в одно прекрасное раннее утро Роза появилась на кухне «Савоя». Она была в своих знаменитых черных ботинках, но в целом одета отнюдь не для готовки — в белом шелковом платье и большой черной шляпе, украшенной белыми шелковыми лилиями и черно-белыми лентами. Надетая поверх ее рыжей гривы, эта шляпа производила сногсшибательное впечатление. В шляпе и черных «поварских» ботинках на платформе она казалась очень высокой, этакая викторианская версия Марии-Антуанетты. [99]

99

Мария-Антуанетта (1755–1793) — французская королева, жена Людовика XVI (с 1770 г.), дочь австрийского императора. Во время Французской революции вдохновительница заговоров и интервенции. Казнена по приговору Конвента.

И все же никто ее не замечал.

На кухне было жарко и шумно. Как раз в этот момент вломилось целое русское семейство — и эти огромные мужчины с говяжьими боками на плечах чуть не сбили Розу с ног. Торговцы рыбой, притащившие огромные корзины с лобстерами, бесцельно щелкавшими в воздухе могучими клешнями цвета красного дерева, орали: «С дороги!» — и отталкивали Розу. Тут повсюду были только мужчины: одни несли бамбуковые клетки с пронзительно верещавшими певчими птицами, другие — целые букеты сырокопченых колбас. И жара стояла такая, что аккуратно завитые волосы Розы начали распрямляться, а потом и вовсе уныло повисли.