Белые волки. Часть 3. Эльза
Шрифт:
— Это укус Димитрия? — в собственном голосе Эльза услышала нотки истерики и усилием воли взяла себя в руки. Она выросла и научилась не бояться. Научилась. Научилась ведь?
Алекс пристально наблюдал за ней и по перекошенному лицу наверняка решил, что ей отвратительно такое видеть. Откуда же ему знать, какими гигантскими исполинами в тот момент встали над ней тени прошлого? Никакие рваные узелки на коже не могли с ними сравниться.
— Да, Эль, — ответил Алекс со вздохом. — След остался до того, как я окончательно переродился в волка, и уже не заживет. Странно,
— Что будет? — испуганно вскинула она взгляд.
— Что ты простишь меня, — Алекс задумчиво покачал головой, — он сказал, что рано или поздно ты простишь меня, потому что есть вещи, которые нельзя простить только брату. Как он мог это знать?
— Я не хочу о нем говорить, — Эльза резко отвернулась, подошла к столу, поправила и без того ровно положенную вилку. Она по-прежнему пыталась совладать с собой, но не могла, — садись ужинать, все остыло.
— Эль… но нам все равно придется поговорить об этом…
Алекс попытался взять ее за плечи, но она рывком сбросила его руки и закричала:
— Я не хочу о нем говорить. Что ты можешь знать о том, что делал со мной Димитрий? Я была ребенком. Маленькой беззащитной девочкой. Я не могла дать отпор, не смела пожаловаться родителям, боялась хоть кому-то довериться, и он этим пользовался. Делал со мной такое… — Эльза осеклась, шумно втянула носом воздух и добавила уже спокойнее: — Да, я никогда его не прощу. И закроем тему на этом.
Не нарушить бы их хрупкий мир, не спугнуть, не потерять… Алекс со свойственным ему упрямством явно хотел включиться в спор, но затем качнул головой, отодвинул стул, уселся, взял вилку и нож, и это дало ей возможность перевести дыхание. Эльза почувствовала огромную благодарность за то, что он не стал давить и настаивать на продолжении неприятного разговора. Она открыла кухонный кран, смочила ладонь и провела по лицу, чтобы быстрее успокоиться. Теперь снова можно было вернуться к тому, с чего они вдвоем пытались начать: с восстановления разрушенной жизни.
Она присела за стол и постаралась отогнать дурные мысли. Ей и раньше нравилось смотреть, как Алекс ужинает, он обладал здоровым аппетитом взрослого мужчины, и Эльза по привычке подперла кулачком подбородок, наблюдая, как тщательно он собирает с тарелки все кусочки ветчины. Похоже, Алекс здорово оголодал за время, пока не появлялся дома, и она снова посочувствовала тому, как он вымотался.
— Тебе удалось узнать, зачем хотели взорвать бомбу?
Не прекращая жевать, Алекс скривился так, словно ему на зуб попал кусок камня.
— Мы с Яном бились над преступником три дня, перепробовали все способы разговорить его, постоянно находились поблизости, ожидая, что вот-вот он не выдержит пыток и все расскажет. Но чем больше я узнаю о темной магии, тем больше понимаю, какое же это совершенное оружие. Безупречное и опасное. Когда силы преступника иссякли, он просто откусил себе язык и захлебнулся собственной кровью.
— Значит, он был заговорен? — Эльза поежилась, вспоминая, какой яростью и смертью веяло от мужчины, который толкнул ее на празднике,
— Нет сомнений, — уверенно кивнул Алекс. — Все его поведение указывало на это. Но, как я и говорил, проклятия настроены так, что безвольная жертва никогда не выдаст своего повелителя.
— Значит, я тоже откушу себе язык, если вспомню, кто похитил Иву?
Алекс положил вилку на опустевшую тарелку и взял Эльзу за руку.
— Нет, моя девочка. На тебе ведь уже нет проклятия, а пробелы в памяти — лишь последствия его наложения. Мы его сняли. Ты свободна.
— А моя дочь — нет.
Эльза порывисто встала, переложила тарелку в мойку и открыла кран. Она поймала себя на мысли, что по привычке говорит про Иву "моя", хотя теперь следовало бы говорить "наша", ведь это и дочь Алекса тоже. Наверно, все дело в том, что слишком долго малышка была ее тайным сокровищем, ее единственным светлым эпизодом среди темных картинок прошлого. Готов ли Алекс к роли отца, которую никогда не выполнял прежде?
— Расскажи мне о ней, — попросил он, словно прочитав ее мысли. — Все, что угодно. Хочу ее представить.
Эльза вымыла тарелку и поставила ее сушиться, взяла полотенце, чтобы промокнуть влажные руки, и задумалась.
— У нее твои глаза, Алекс. Она — полукровка, этого не скрыть, но не знает об этом, потому что мы ей не говорили. По правде говоря, — Эльза усмехнулась, — она не из тех девочек, которые любят вертеться перед зеркалом и упиваться собственной внешностью. Облазила уже все деревья в саду и умеет удить рыбу на леску. Абсолютный сорванец.
— Помнится, мама в детстве говорила то же про меня.
Эльза стояла спиной к Алексу, но по голосу поняла, что он улыбается. Она обернулась и убедилась, что права в своих догадках.
— Тебе повезло, — заговорила уже без тени сладко-горькой ностальгии, — что твоя мама любила тебя так, как должны любить нормальные родители своих детей. Я помню ее, помню, как она восприняла меня в штыки при знакомстве, но теперь понимаю, что это была естественная реакция матери, которая хочет уберечь своего ребенка от неприятностей. Совсем не такая, как была у моего отца по отношению к тебе. В детстве мне казалось, что наши родители тоже нас любят… по крайней мере, нас с Кристофом. Но я ошибалась.
Алекс слушал ее молча, не делая попыток перебить, и слова полились из Эльзы против ее воли.
— Когда любви нет, дети растут неправильно, как кривые деревца. Посмотри, какими покалеченными мы все выросли. Димитрий больше всех… но разве про Криса нельзя сказать того же? Что они сделали с моим братом, если он возненавидел свое происхождение так, что перестал быть аристократом? — Она качнула головой. — Я старалась, Алекс. Видят боги, я очень старалась любить Иву так, чтобы она выросла счастливой. И что теперь? Ее украли, а я — настолько бесполезная мать, что ничего не могу с этим поделать. Может, в глубине души мне просто все равно? Может, я просто любить не умею?