Белый Андрей. Собрание стихотворенй. 1914
Шрифт:
Ведь - подметил же: подцепил он профессора: тот - как забегает; Киерко только с ленцою вкрапил, подплеснувши ресницей:
– Ну, я ж бобруянин, провинциал, стало быть; вот и бряцаю - ну-те: бездомок!
Прошелся вкривую; остановился, стоял, заложив свои пальцы за вырез жилета привздернувши лихо плечо, оттопырив края пиджака; и с вниманьем разглядывал он пруссачишку, зашевелившего усом на крапе обой.
– Скажу: все поколение - ну-те: да бобылье же!
Профессор смотрел на него, подперевши очки - с удовольствием, даже со смаком,
– Бобылье - плеснул веком; зрачком же слепительно быстро провел треугольник: пруссак - глаз профессора - желтый паркетик - пруссак; и - поймал что-то там.
Подбоченился правой рукой; указательным пальцем левой он сделал стремительный выпад в профессора, точно исполнил рапирный прием, именуемый "прима" и будто воскликнул весьма укоризненно, бесповоротно: "J'accuse!"
– Вы же - бобыль, как и я; богатецкий обед и там всякое - ну-те: да это же - видимость; мы земляки, по беде.
И - пруссак - глаз профессора - желтый паркетик - пруссак:
– Как хомут, повисаем без дела... А впрочем - вкрепил он - хомут довисит до запряжки.
И сделалось: тихо, уютно, смешливо; но - жутко чуть-чуть: занимательно очень. Увидевши Томочку, носом открывшего дверь, поприсел: щелкнул пальцами:
– А собачевина, "Canis domesticus", - здравствуй: пословица есть обернулся он с корточек - "любишь меня, полюби и собаку мою: собачевина, лапу!"
Схватив Томку за ухо, ухо на нос натянул - на соленый, на мокрый, на песий:
– Породистый понтер; а шишка-то, шишка-то: мой собратан, - улыбнулся он вкривь на профессора, очень довольного ярким вниманием к псу - "я - животное тоже, но я - совершенствуюсь; ты пока - нет."
И ведь вот - вновь "поймал": выражение сходства профессора с псом - в очертании носа и челюсти.
Киерко хвастал вниманьем к безделицам: мелочи он наблюдал; и потом соблюдал воедино; и так соблюденное, людям бросал прямо в лоб: выходило же и интересно, и ярко, а память его походила на куль скопидома: оттуда все сыпались разные черточки, полуштришки мелочишки: сказали б, что - отбросы; но, - из них Киерко строил свои непреложные выводы: даже казался порой воплощенным прогнозом, железной уликою; но до какого-то срока - он медлил: натягивал завесь ленцы, прибауточек шуточек; взглядывал, сиживал, зевывал, странничал, все с прибауточками, да с покряхтываньем; и ходил с - перевальцем.
Он делал, казалось, десятую долю возможного: вяло пописывал в "Шахматном Обозреньи" под разными подписями: "Цер", "Пук", и "Киерко"; звали же все его: Киерко, так он просил:
– Называйте же - ну-те - меня просто "Киерко": по-настоящему длинно; и чорт его знает: "Цецерко-Пукиерко".
Делал десятую долю, а прочие девять десятых пролеживал лет двадцать пять на диванчике - в доме напротив, стоящем средь пустоши очень большого
– Умная шельма Цецерко-Пукиерко: жалко - лентяй.
Иногда начинало казаться: за эту десятую часть ему жизнью отмеренных данных хваталися люди, - и очень, считая присутствие Киерко просто опорой, себе, когда - все исчезало другое. Профессор заметил: когда он испытывал прихоть себя окружить атмосферою Киерко, - Киерко тут и звонился, являясь с ленцою, с лукавым уютом, как будто с ми 1000 нуты последнего их разговора лишь минуло двадцать минут, и как будто вздремнул в смежной комнате Киерко.
Он никому не мешал; он казался простым соблюдателем всяких традиций квартиры: с профессором игрывал в шахматы; с Надей разъигрывались дуэты (тащил он с собой тогда виолончель); с Василисой Сергевною спорил, доказывая, что и "Русская Мысль" никуда не годится, и "Вестник Европы"; с кухаркою даже солил огурцы; пыхал трубочкой, дергался правым плечом и носком, заложив за жилетиком палец - у самой подмышки: и здесь выколачивал пальцами дроби: смешливо и "киерко".
Вдруг - исчезал; не показывал носу; то снова частил; и профессорше даже казался проведчиком:
– Этот Цецерко, - скажу "а пропо" - он не пишет ли в "Искре?"
– Ах, Вассочка, что ты, - хихикал профессор.
Однажды спросил:
– Расскажите мне, Киерко, что вы там собственно...
Киерко, в губы втянувши отверстие трубочки - ("пох" - вылетали клубочки), ответил ведь, - чорт его драл - на вопрос затаенный:
– Собрания, совокупленья людские - пох-пох - запрещаются же строжайше законами, - ну-те...
Щемил левый глаз; и уткнулся бородкой и трубочкой под потолочек:
– У вас паутиночки: вам бы почистить тут надо.
И свел всю беседу - к чему? К паутинке!
Сегодня профессор был Киерке рад; еще утром подумалось:
– Вот бы пришел к нам Пукиерко: поиграли бы в шахматы.
Он и пришел.
Сели: доску поставили, - передвигали фигурами:
– Ну-те ка... Ферзь-то... А нового что?.. Благосветлова - а!
– Беру пешку.
– Движения ждете воды?
– И зрачок, как сверчок, заскакал по предметикам; Киерко им овладел:
– А что, если - профессор продвинул фигуру - да нет: будет все, как и было.
– Он - ну-те - им нужен - скривил ход коня - сволокли рухлядь в кучу; и "сволочь" такую хранят: дескать - быт и традиция... Это ж попахивает миазмами: нет, я, вы знаете, санитар, - и он вкрапил: - "вы - ферзью?"
– Вы, Киерко, есть социалист, - благодушил профессор.
– Да как хотите; а вы "консерватор?" Нет, знаете - кто?
– повертел он носком, вынул трубочку, ею постучал, чиркнул, фыркнул, вкурился и - "пох-пох" - клубочки выстреливали.