Белый, белый день
Шрифт:
– Он меня к вам и послал!
– откровенно, словно преподнося подарок, просветила его Анечка.
Иван Васильевич начал вспоминать тучного, седого, но еще могучего старика с тяжелой тростью. Вспомнил и загадочный вечерний разговор с намеками на давнее знакомство их семей...
И тут же Иван отчетливо вспомнил свой недавний сон. Даже не сон, а что-то более живое, конкретное, почти осязаемое!.. Он - совсем маленький, лет пяти, с кружевным крахмальным воротничком поверх бархатного костюмчика... Чаепитие у бабушки - еще совсем не старой, а стройной, по-женски
"Вашу бабушку как звали?" - услышал он свой голос.
"Анна Георгиевна! Меня в ее честь и назвали..."
Боже! Это же было вчера!.. Он точно помнил, как ярко горел свет в большой комнате. Как сверкал на солнце старинный серебряный чайник, который давно уж запрятан где-то на антресоли. Он потемнел от времени, а отчистить, придать ему прежний блеск, все руки не доходили.
– До чайника ли тут было?.. Все эти годы, - вслух произнес Иван Васильевич.
– О каком чайнике вы говорите?
– не поняла Аня и тут же замолчала, потому что побледневшее лицо Ивана Васильевича стало каким-то напряженно-болезненным.
– Извините, мне когда-то сделали операцию... нейрохирургическую... на открытом мозге. В Чите. Я еще служил в армии...
– Макаров-Романов говорил и говорил. И не мог остановиться: - Майор Братищев сделал. Великий военный нейрохирург. Мы его похоронили лет пять назад. Все-таки спился в своей Чите...
– Так вы больны?
– Нет! Нет!
– замахал руками Иван Васильевич.
– Операция прошла блестяще! Но она добавила мне...
– Он на секунду задумался, глядя перед собой.
– Задели что-то?
– еле слышно, одним дыханием, произнесла Анечка. Она была серьезна и тоже чуть бледна.
– Да, да! Что дало мне... какие-то дополнительные возможности! Даже не возможности! Я не знаю, как это назвать...
– Вы стали видеть... что другие не видят?
– успокаивая его, проговорила девочка.
– В общем, да! Особенно это помогает мне как хирургу. Я вижу всю картину в целом. Пусть на мгновение! Пусть не каждый раз. Но эту способность я давно за собой замечаю!
– А почему вы заговорили о дедушке?
– напряглась Анечка.
– Потому что мне показалось... что он обладает этим в гораздо большей степени! Но он... не хочет!
– Голос Ивана Васильевича вдруг перешел почти на фальцет. На задавленный крик внезапно понявшего что-то крайне важное.
– Он видит не только человека. Но подлинное прошлое. По дням! По минутам. По секундам. И притом совершенно необязательно какие-то исторические факты... А любой день! В любом месте, в любое время...
– Но у него страшно болит голова, когда он вызывает в себе это виде2ние...
– Не виде2ние, а ви2дение!
– Иван Васильевич схватил руки девочки и начал быстро и горячо их целовать.
– Поэтому, боясь этих головных болей, он инстинктивно, не отдавая себе отчета... и купил... как бы случайно этот порошок!
– Да, да... После таких сеансов дедушка несколько раз вынимал
– А вы украли их?
– глядя ей прямо в глаза, спросил он.
– Да! Да!
– почти счастливо выкрикнула Анечка.
– Ему нельзя! А со мной ничего не случится...
– Случится, - еще раз поцеловал ее руки Иванушка.
– Обязательно случится! Если вы не поставите на этом...
– Его голос поднялся и вдруг приобрел неожиданную силу.
– Крест! Навсегда...
Она прижалась к нему. К его широкой груди. Как к последней защите. Вздрогнула всем телом, раз, другой... А потом только соленый, прекрасный, неожиданный привкус первого поцелуя остался на их устах.
Потом еще одного! И еще, и еще...
VIII
"Павел Павлович Кавголов".
– Он написал свою фамилию, имя и отчество на новом, еще не тронутом листе бумаги, прочитал раз, другой... Словно всматривался в эти три слова, как в какую-нибудь древнюю криптограмму.
"Почему именно такая фамилия? Такое имя... и отчество? Что они должны были значить? И значат ли вообще что-нибудь, кроме случайного сочетания трех слов?"
Он принял их в детстве и никогда о них не задумывался... Имя как имя! Фамилия как фамилия!
"Кому какая фамилия на роду написана? Что называется - досталась от предков".
П.П. подошел к окну, потом снова сел в кресло. Закрыл глаза... Но сон не шел. Так же, как не проходила какая-то душевная дрожь. Почти озноб.
"Я знаю свой род, - думал П.П., - с прапрапрадеда-золотоискателя из Киренска. Это почти рядом с Ледовитым океаном. Его так и звали - "киренский волк". Он выслеживал матерых, удачливых золотоискателей. Убивал их, а золото брал себе. Разбогател он за какие-нибудь два года, в буквальном и переносном смысле - страшно! Купил дома в Иркутске, Троицкосавске и Кяхте. Держал подвозы по Лене и Енисею.
Могуч был - четверку лошадей мог остановить за заднюю спицу... Но, когда настигли его дети убитых им золотоискателей и предъявили свидетельства его злодейства - он не стал сопротивляться. Опустил руки. Дал им забить себя камнями, нагайками и слегами...
Но богатство-то осталось! Все - невестке Вере Афанасьевне. Ибо сын его был слаб и рано умер, оставив четырех пацанят, среди которых был и мой дед Георгий Федорович. Он был поскребыш - самый последний. Всё досталось ему, так как родился он уже после смерти деда и лицом не походил на него. Вот Вера Афанасьевна и решила, что обойдут его, еще младенца, всеобщие проклятья.
В четырнадцать лет дед стал сиротой. И серьезным миллионером. Статный, светло-русый и очень доверчивый. Настолько, что вся большая и алчная родня постепенно разоряла богатенького наследника...
В шестнадцать дед должен был жениться на четырнадцатилетней девочке. Их отцы - сын "киренского волка" и старый монгольский князь, прямой потомок Чингисхана Андрей Гучитский, - повенчали детей еще в раннем детстве.
За девочкой давали столь огромное приданое, что даже воровство опекунов Георгия Федоровича оказывалось лишь "тщетными усилиями".