Белый Бурхан
Шрифт:
Орал непотребно и все время тыкал длинным и твердым перстом своим в него, Победоносцева, будто проткнуть насквозь хотел! После проповеди не принял, передав через служку, что ежели господину обер-прокурору угодно душой оттаять, то пусть его на исповедь коленопреклоненным со всеми в общий ряд становится! Неслыханно и мерзко!.. А что сделаешь ему? В ударе, скажет, был — экстазом катарсисовым обуянный!.. Хорошо еще, если до государя сие не донесется… А ну как доложит кто, да еще и со смаком? Для того и ехал поутру, опередить хотел шептунов альковных… Боров Плеве поперек лег!
— Ничего, милейший… Будет и мой час!
Этот час наступил
Понял тот, головой покачал:
— Из мухи слона вздумал смастерить для меня? — и тут же нахмурился: Ну, я ему покажу, как со мной подобные шутки шутить! Обаталил все до геройства! Попугать меня захотел?
— Медали решил навешать своим костоломам, — вздохнул Победоносцев и сделал скорбное лицо. — А за что? Один игумен Попов и заслужил ту медаль…
Вот так и растер в пыль Плеве правдой одной, без красот, опираясь не на старческую немощь свою, а на мудрость живого ума и ангельское терпение… Одно и плохо в этой победе — все теперь на себя взять придется! А как? Поспелов в своем докладе пишет, что крещеным среди тех бурхановых помощников оказался один всего, и тот пока не словлен… А Святейшему Синоду достанет и строгого спроса с тех, кто, приняв православие или послух, в мыслях своих к тем бурханам перекинулся!.. Об этой заботе и депешу надлежит дать завтра Поспелову в Томск. Пусть его потрудится, пусть списки тех окаянных иудин готовит!
Служка распахнул дверь и уставился на хозяина вопросительно.
— Ты чего это, Алексей? — удивился тот. — Не признал, что ли?
— Министра Плеве убили бомбисты на Измайловском проспекте! Только что гонец был к вашей милости, просил поостеречься…
Константин Петрович вздохнул и перекрестился:
— Поспешила судьба. Поторопилась.
Глава восьмая
СОКРУШЕНЬЕ БОГОВ
Хан Ойрот выводил свою армию к урочищу Куяган, чтобы поставить там, на левом берегу реки, на ночевку. А с утра алыпов надо двинуть через горы на Сарасу, а оттуда — вниз, к югу, на Мыюту, на Семинский перевал. Главным сейчас было — уйти из Ануйских лесов, гор и долин, где его батыры и алыпы не только успели все по-скотски испоганить, но и поднять против себя окрестное население. А там, где стреляет каждый пень и камень, о ночлеге думать невозможно — любая из ночей может оказаться последней…
Недавняя грязная история с русскими хуторами уже мало беспокоила Техтиека: люди забывчивы, забудут и это. Казнив оставшихся друзей Чекурака, пощадив только жадину Чумара за то, что единственный знал тайники, в которых спрятано отобранное у алыпов золото, Техтиек решил, что сделал достаточно для вразумления остальных. Но он чувствовал: люди, склонные к разбою, среди его алыпов есть И они охотно откликнутся не на зов даже, на один только жест! Но были и люди, подобные Эжер-бею, умеющие постоять за свою честь и решительно встать на пути любому разбою.
Такие люди нужны хану Ойроту, но они смертельно опасны для Техтиека! Как поступить?
Подъехал Эжербей с группой своих единомышленников. Вежливо кашлянув в кулак, чтобы обратить внимание великого хана на свою скромную персону. Он никогда ничего не спрашивал первым и никогда, уезжая или уходя, не поворачивался к нему спиной, строго соблюдая древний
— Ну, я слушаю тебя!
— Мы нашли на тропе вот это, великий хан.
Эжербей протянул Техтиеку стрелу с медным наконечником, обернутую в красную тряпку. Смутная тревога закралась в душу:
— Знак войны?
— Да, великий хан. Но русские не знают этого обычая!
— Кто же тогда объявил мне войну?
— Разверните тряпку, великий хан. На ней нарисован знак неба!
Руки Техтиека дрогнули. Значит, он не ушел от бурханов, как думал еще в урочище Тоурак? [210]
— Где вы нашли стрелу?
— На тропе, что ведет нас в Сарасу.
Значит, бурханы знают его маршрут? И если знают, то где-то на подходе к Семинскому перевалу будут его ждать.
210
Тоурак уже в 1890 г. — большая русская деревня, переселенческая, входившая в ведение крестьянских начальников, а не «урочище». Через нее проходил тракт.
Только к исходу третьего дня они добрались до крохотной речушки, летящей с высоких гор свирепо и стремительно, будто кто хлестал ее изо всех сил нагайкой, торопя неведомо куда.
— Хороша! — восхищенно покрутил Чочуш головой и предложил именно здесь остановиться на дневку, чтобы привести в порядок одежду, сбрую, оружие, обрезать разбитые на камнях копыта коней.
Дельмек и Пунцаг согласились. Начинались места, где они в любую минуту могли наткнуться на людей Техтиека. Надо было заранее подготовиться к встрече: ему теперь будет выгоднее просто убить их, чем раскрывать объятия, что-то объяснять или вступать с ними в переговоры… Но случилось непредвиденное: прятаться им пришлось не от самого Техтиека и его головорезов, а от их врагов и, значит, своих единомышленников!
Уже перейдя вброд буйную речушку и поднимаясь на верховую тропу, ведущую к ущелью Таурак, они лицом к лицу столкнулись с большой группой угрюмых кержаков-бородачей с берданками за плечами и с топорами в руках, чувствовавших себя в Ануйских и Чергинских горах едва ли не полновластными хозяевами. Сдернув ружья с плеч, оттянули курки, заорали, не жалея глоток:
— Стой тама! Жаканами ахнем, ежли что!
Дельмек поднял руку, выдвинулся конем:
— Почему вы останавливаете нас, мужики? Русская речь произвела впечатление — ружья опустились.
— Кто вы есть и куды путь содержите?
— Казахи из Коргона. [211] На Чемал пробираемся.
— Другой пути не сыскали? Через Турату и Ильинку? Война тута!
— Война? — искренне удивился Дельмек. — Барымта?
— Али не слыхивали о бурханах каких-то? — переглянулись бородачи. — Летом друг дружку резали в Теренговой долине, теперич тут на разбой пошли! Техтиешки, видать, дела!
— Нет, — помотал головой Дельмек, — Узун-Кулак ничего не говорил!.. Ты скажи лучше, добрый человек, в какую сторону нам на Ильинку выезжать… Заплутали мы немного.
211
Коргонские копи были к 1904–1905 гг. заброшены. Такой ответ сразу же возбудил бы подозрения, так же, как и название неизвестного кержакам народа.