Белый Бурхан
Шрифт:
– Хертек, - не настоящее имя этого воина. Его зовут Бузур-оол, батыр Самбажыка!
– Бузур?-удивился Белый Бурхан.-Разве его не казнили?
Имя было громким. Тогда-то впервые и мелькнула эта мысль у Куулара Сарыг-оола: а не поторопились ли мы с этим Техтиеком? Из Бузура можно сделать настоящего хана Ойрота!
– Я хочу его видеть. Немедленно.
Хертек был воином и знал, что перед высшими символами мира надо преклонять правое колено и на вытянутых руках отдавать свой боевой меч. Белый Бурхан сделал знак Пунцагу удалиться, потом подошел к Хертеку, жестом поставил его, пристально
– Здравствуй, Бузур-оол, богатырь Самбажыка! Я рад тебя видеть здесь и горжусь, что ты пришел ко мне! Ты можешь вернуть свое гордое имя и носить его с доблестью в этих горах, как ты его пронес по горам своей священной родины!
– Благодарю тебя, Белый Бурхан. Но в этих горах будет звучать только имя Хертека!
– Почему? Тут нет твоих врагов!
– Моих друзей здесь тоже нет. Кровь Самбажыка и его богатырей мною еще не отомщена!
– Ты дал обет, Бузур?
– Я дал клятву самому себе. Это лучше всякого обета. Куулар Сарыг-оол на секунду смутился, но тут же взял себя в руки. Он тоже не отомстил тем, кто отверг его веру и не принял его символов! И он тоже не хотел, чтобы в этих горах звучало его настоящее имя, которое принадлежит только Туве!
Для Тибета и Монголии - он дугпа Мунхийн.
Для Алтая он - Белый Бурхан.
И только для Тувы он - Куулар Сарыг-оол, священная птица лебедь, чьи белые крылья несут людям только счастье...
– Ты поздно принес мне свой праведный меч, воин Самбажыка Бузур-оол. Если бы ты сделал это на год
раньше!
– Я не знал дороги к тебе, Белый Бурхан. Бог вернул оружие, украсив его рукоять красным камнем. Потом заговорил тихо и торжественно:
– И хотя ты пришел не в тот час, когда мне это было особенно необходимо, ты все-таки услышал мой зов... Уверен ли ты сейчас, что пришел к тому, кто тебе нужен?
– Я уверен в этом, Белый Бурхан!
Куулар Сарыг-оол помрачнел и опустил голову. Да, Хертек пришел поздно, чтобы стать ханом Ойротом... Но
он пришел вовремя!
– Я вынужден повторить свой вопрос, Бузур-оол. К тому ли ты пришел, чтобы отдать свой меч? Ведь твой меч никогда не защищал ложь! А я - не Белый Бурхан, как и Техтиек - не хан Ойрот!..
По губам сурового тувинца прошла легкая усмешка:
– Это я понял сразу. Но я принял единственное решение. Других решений я не вижу, значит, их нет. И потому - Хертек мое единственное имя, которое может стоять рядом с вашими именами, посланцы неба! И если мне придется умереть, я умру только под этим именем... Это
судьба, а с ней не спорят.
– Ты не уверен, что вернешься на родину?
– Для этого надо ее освободить! Но благословенные Богды хорошо видны и отсюда, Белый Бурхан. И только они помнят мое родовое имя... Мой меч - твой, как и мое
новое имя!
– Хорошо, Хертек. Пусть будет так, как решил ты.
Да, он был и остался честным воином. И на него можно положиться всегда и во всем!
Первым тронул своего белоснежного коня Пунцаг, сопровождаемый молодыми, вооруженными до зубов парнями из бывшего отряда Анчи. Как только они скрылись за поворотом тропы, два пожилых человека в одинаковых черных шубах, шапках и сапогах, кивнули Жамцу, поправляя ремни винтовок:
–
На скользкую, идущую круто вверх тропу, вышел конь голубоглазого, следом за ним направил своего белоснежного жеребца Жамц, замыкал группу кареглазый теленгит. Имена свои они не назвали, а бурхану такую мелочь знать не обязательно. Он должен молчать или приказывать. Но Ыныбас предупредил Жамца, что одного из них зовут Диман - он из числа потаенных алтайских горных мастеров, а второго, обремененного обширной родней и славой лучшего охотника в своем сеоке - Азулай. Жамцу только предстояло определить, кто из них Диман, а кто Азулай, чтобы явить маленькое чудо.
Проводники вели Жамца по опасным и запутанным тропам. Временами бурхану казалось, что они торопятся не потому, что им так приказано, а стесняются его сверкающих белых одежд, белой лошади и лица, лишенного растительности и загара. Но они торопились совсем по другой причине: начали дымиться вершины гор - верный признак надвигающегося ненастья, которое может затянуться в горах на много дней.
Одолев перевал, тропа начала падать вниз и теперь была хорошо натоптанной, непохожей на те, где они прошли раньше, оставив первый и, наверное, единственный след. А Жамц решил, что проводники хотят стать на отдых, чтобы не утомлять его, их бога...
– Непогода идет. Надо бы ее переждать, бурхан.
Жамц благосклонно кивнул.
Идущий позади решил поддержать своего товарища проводника, поскольку ответа бурхана не слышал:
– Тут есть аил моего брата...
Жамц сглотнул голодную слюну и перебрал окоченевшими руками поводья. Аил-это жилище, живой огонь очага, горячий чай, жирная баранина... Он выпрямился в седле: все правильно - этим людям доверена его драгоценная жизнь, и они обязаны ее хранить, если даже самим придется лечь замертво под пулями или дубьем!
Четвертый их спутник-Оинчы-выехал еще ночью. Где он сейчас? На какой из сотен путаных троп спотыкается его конь, принюхиваясь к переменам в погоде? И почему это он так заторопился?
Потянуло кисловато-дымным запахом человеческого жилья. Потом донесся относимый ветром лай собак. На ржание их коней, отозвались кони у аила. Снова вывернул голову голубоглазый, идущий впереди. В глазах беспокойство:
– Может, заночуем здесь, бурхан? Дальше жилья не будет.
Жамц чуть заметно улыбнулся: не охотник.
– Хорошо, Диман.
Мастер по металлу удивленно глянул на белого всадника и поспешно отвернулся, заторопил коня.
Бесхитростная ловушка сработала. Жамц подтвердил свое божественное происхождение, прочитав их имена третьим глазом Будды.
Бурхан Чочуш отказался от белых одежд бурхана и не сел на белого коня. Теперь он ничем не отличался от сопровождающих его Техтиека и Ыныбаса. Просто, зажиточный алтаец-кайчи, которому есть что сказать людям, не требуя от них ничего взамен. Только нездоровая бледность его лица могла удивить встречного. Но если кто и задаст такой вопрос, на него легко дать ответ. Даже два: долго болел парень или долго держали кайчи в тюрьме русские полицейские за его правдивые песни. Вторую ложь придумал Техтиек, и Ыныбас согласился с ней: полицейских никто в горах не любил, и лишняя капля яда в чашу ненависти не помешает...