Белый Бурхан
Шрифт:
– Зачем нам тогда возиться с перекочевкой? Продадим ей все эти вещи - и дело с концом! За половину цены кто не возьмет?
– Она их у меня и даром не возьмет!-сказала Сапары сдавленно.
– Если я даже к своим вещам сама доплачу ей пять золотых монет, которых у меня нет.
– Ха! А я на что? Сейчас съезжу и договорюсь!
Он выскочил из аила, и сразу же оторвалась и растаяла на тропе перебористая дробь копыт его коня.
Сапары опустилась на увязанный братом тюк и снова уронила пылающее лицо в ладони. Слез больше не было, прошла недавняя злость на
Кучук поехал зря: если даже у Барагаа будет полный мешок денег и она не будет знать, куда их девать, то и в этом случае оскорбленная жена Учура не притронется к вещам и тряпкам своей соперницы!.. Ох как плохо ее благоразумный и хитрый брат знает женщин!
Может, бросить все и уйти, куда глаза глядят, пока он не вернулся, злой и разочарованный? Конь у нее резвый, за зиму отстоялся и отъелся... Но от судьбы разве ускачешь на коне? Тут и крылатый аргымак не поможет!
Яжнай вошел в юрту Яшканчи, как в собственный аил. Не обращая внимания на женщин и мальчишку, прошел к очагу, сел выше огня, бережно уложив нагайку на острое колено.
– Мне нужен Яшканчи!
– Яшканчи на пастбище,-отозвалась Савык, глядя на гостя с тревогой и недоумением.
– Что делать мужчине у очага в разгаре дня? Только бездельникам да бестабун-ным...
– Ну ты, женщина! Попридержи язык! Я - кам Яжнай! Меня все горы знают!.. Позови мужа и подай гостю пиалу чегеня, чая или араки! Обычаев не знаешь?
Адымаш направилась было к каму с наполненной чашкой, но Савык остановила ее:
– Подожди. Я сейчас с ним сама разберусь! Она подошла к сидящему каму, толкнула его рукой в плечо:
– Тебе нужен Яшканчи? Вот и ищи его сам! Яжнай вскочил:
– Как ты смеешь называть своего мужа по, имени? Да еще при мне! Совсем стыд потеряла?
Но Савык уже прошла к двери и открыла ее:
– Уходи, кам.
– Ты меня выгоняешь?-изумился тот.
– И ты не боишься, женщина, что я напущу на тебя порчу и ты никогда не сможешь больше рожать детей?
– Я ничего не боюсь. Уходи!
Яжнай выскочил, из юрты как ошпаренный, торопливо влез на коня, погрозил плетью:
– Я найду твоего мужа, женщина! Он тебе покажет, как меня выгонять!..
Отпустив дверь и вернувшись к очагу, Савык коротко взглянула на застывшую в испуге Адымаш, фыркнула:
– Он подумал, что у Яшканчи две жены!
Теперь рассмеялась и Адымаш.
Учур проводил взглядом проскакавшего мимо него брата Сапары Кучука и торопливо сел в седло. Надо отвернугь на другую тропу, пока тот не вернулся, сообразив, что проскочил мимо цели.
Лес был светлым, приветливым, полным гомона птиц и острой, бьющей в нос, прели. А еще совсем недавно он пах свежемороженной рыбой, которую таскали из отдушин, пробитых во льду реки, русские бородатые мужики, искренне удивлявшиеся, что местные жители ее не едят... Откуда появился
– За что?
– буркнул он, торопя коня.
– Я поднял только то, что валялось! Дельмек сам отдал мне Сапары уже тем, что бросил ее.
И откуда он узнал все? Может, Барагаа проболталась, пока он спал пьяный?
Лес расступился, повел дорогу по правому крылу. Где-то вдалеке брели, спотыкаясь, две человеческие фигуры. Вряд ли это алтайцы! Алтаец пешком ходить не любит.
Он быстро догнал их, заранее приготовив плетку. Весело, с озорством, стеганул по спине и плечам, умчался дальше, беззвучно хохоча широко распахнутым ртом... Потом осадил коня, развернул его, удивился, что дорога снова опустела, хмыкнул:
– Зря я их ударил! Встретят Кучука, расскажут.
Учур выплюнул горький сгусток слюны и, свернув с дороги, снова углубился в лес; за которым была большая русская деревня купца Лапердина.
Разговор с Яшканчи у Яжная не получился, да и не было никакого разговора. Выслушав его обиду, пастух молча уставился на кама, спросил, не скрывая равнодушия:
– А зачем ты приезжал ко мне? Мне кам не нужен.
– Люди какие-то бродят в горах! Вчера ночью я ехал с камлания, тропа была чистая, луна хорошо светила... Вдруг - они! Табуном, как овцы... Цок-цок!.. А впереди - белый человек на белом коне! Совсем белый как снег!.. Чок-цок-цок!.. Думал - кермесы, испугался... А они - люди!
– А откуда шли?
– спросил Яшканчи спокойно, не взметая вверх рук в страхе и изумленьи.
– С гор шли! Верхней тропой! От Ело!.. Проткни меня Эрлик огненным пальцем, если вру!.. Цок-чок...
– Приснилось тебе, Яжнай. Араки много пил. Там ночью не пройдешь!
На том и разговор весь: не поверил Яжнаю! И своих жен не пообещал наказать! Такой же стал, как и все в Кырлыке!..
Скоро кам успокоился, добрался до конца долины, оглянулся на два аила и юрту, разбросанных по бурому, кое-где тронутому зеленью полю, вздохнул:
– Испортился народ.
– Ему снова стало обидно. Еще обиднее въезжать в Кырлык с пустыми тороками. Теперь и старики будут с ухмылкой провожать своего кама. Все горы, скажут, объехал, а даже барана себе на еду не привез!..
Потоптавшись, он повернул коня влево, к каменистой осыпи, за которой шел в самое небо перевал.
– В Ябоган съезжу, - решил он, - уряднику все расскажу! Не должны люди ночами по горам ходить отарами, не овцы!
Известие брата было ошеломляющим для Сапары:
– Барагаа сожгла себя в аиле вместе с Учуром! Сам видел их обгорелые кости, остов бубна и колокольчики с шубы кама... Напоила, видать, аракой, облила весь аил жиром и запалила... Совсем тронутая!
И тут же испуганно посмотрел на сестру. Ведь и она может научить свою келин, жену брата, такой же страшной мести!.. Что ей теперь терять?
Но Сапары только побледнела и потупила глаза. Она бы не смогла и не сумела поступить так, как Барагаа... Погубить себя ради смерти ненавистного мужчины? Стой г ли так дорого женская обида?