Белый Бурхан
Шрифт:
Отчимства горы не признавали. Обычно детей и жену погибшего брата брал себе неженатый дядя. Но младшего брата у отца Дельмека не было, и потому он со смертью Темира становился настоящим адыйоком. Предложение Акыма, вообще-то, ничего не меняло в судьбе мальчишки, но давало ему некоторые права на самостоятельность. А это и было для него самым драгоценным!
Быстрое согласие Дельмека рассмешило Уркене и вызвало самодовольную усмешку Акыма:
– Вот и хорошо! Найдем тебе невесту, чтоб была тебе вместо матери, и живи, как мужчина, привыкай...
Задуманное
когда тот упал, крепко вцепился ему в плечо:
– Дурачок! Хозяином станешь в собственном аиле, свою дочку Байым тебе отдам, а у нее все есть...
– Она же старая, ака!
– Для тебя старая, для меня молодая... Да и какая тебе разница? Кормить тебя будет, учить всему, что мужчине знать положено. А там привыкнешь, обживешься! Мало ли? Меня самого таким же сопливым мальчишкой женили!*
* Описываемые пережитки левирата и инициации не были характерны для всех алтайцев, но практиковались в отдельных сеоках достаточно долго.
Старик впихнул Дельмека в родительский аил, где уже сидели с десяток полупьяных друзей матери и Акыма. Старик Капшун поставил мальчишку возле очага, привязал косичку к вершинке березки, подал всем собравшимся знак... У Дельмека потемнело в глазах: он видел тех, что собрались перед аилом, которые будут его дергать за косичку изо всех сил, если не расслышат или не поймут его ответа на вопросы стариков. Он хотел откровенно разреветься, но в это время к нему подошла Уркене, протягивая кырлу отца:
– Вот что получишь от нас с Акымом, если будешь слушаться!
У Дельмека вспыхнули глаза: за отцовское ружье, с которым тот ходил на охоту, он был готов не только все муки вытерпеть, но и живую ящерицу проглотить, если бы только этого потребовали от него старики или парни!
Потоптавшись, старик Капшун присоединился к старикам, проводившим испытания мальчишки, и задал первый вопрос:
– Почему у кабарги белые пятна на шкуре?
– Ее обрызгали молоком. Кабарга похожа на козла и ее надо было как-то пометить, чтобы люди не путались.
Старики посоветовались и решили, что мальчишка ответил верно. И тут же его дернули березой за косичку - говори громче, мы тебя не слышим! Это сигналили те, что были за стенами аила.
– Какой рост у Сартакпая4?
– До неба!
– заорал Дельмек во всю глотку и от страха, и от боли одновременно - парни дернули вторично, хотя просто не слышали
– А какая гора на Алтае самая высокая?
– Ак-Сумер!
– Как Алып-Манаш вышел из беды?
– Он написал письмо другим богатырям на крыле гуся, и они выручили его.
Вопросов было много, и скоро Дельмек охрип, отвечая на них громко и отчетливо. Но этого развеселившимся не на шутку старикам и парням было мало. Подмигнув Капшуну, Акым проблеял по-козлиному свой глупый вопрос:
– А что делают мужчина и женщина, когда остаются одни?
Дельмек смутился, но его тотчас дернули за косичку. И он проорал из последних сил:
– Других дураков делают!
Не выдержали старики и парни, что проводили испытания мальчишки: переглянулись, хихикнули, поняв на кого и почему намекал Дельмек. И хотя муж матери настаивал на новых вопросах, парни уже бросили березку и ушли. И потому решение стариков было единодушным: парень выдержал испытания на мужчину, может строить собственный аил и заводить со временем семью. Акым вынужден был преподнести мальчишке, ставшему мужчиной, чашу с топленым жиром, а Уркене - отдать ружье Темира.
Дельмек не стал строить свой аил и не взял в невесты, а потом и в жены дочку старика Капшуна, которой уже стукнуло тридцать два года. Получив отцовское ружье, он стал охотником, потом ушел в долину к русским...
– Э-э, что все это вспоминать!
Дельмек погладил коня по теплой морде и вернулся в аил, где уже слышался хриплый голос Учура.
Глава третья
СМЕРТЬ ШОНКОРА
Сначала тропа круто шла вверх, потом переломилась и так же круто пошла вниз, к отаре, юрте и аилу Яшканчи, похожих отсюда, сверху, на большую каракулевую шкуру, придавленную двумя перевернутыми пиалами.
Учур в полном наряде кама, в который он облачился почему-то дома, а не на месте камлания, казался со стороны петухом - крикливой и бесполезной птицей русских, поднимающей солнце после его ночного сна.
Русские вообще никак и ничем не были похожи на алтайцев: они умели держать огонь взаперти в каменных сундуках; жили не в дымных аилах, а в больших деревянных домах, с дырами в стенах; шили одежды не из шкур, как все люди гор, а мастерили их из кусков тканей, сплетенных из грубых и толстых нитей. Они ковыряли железом землю, обували своих коней в железо и даже мясо жарили на железных лепешках с загнутыми краями. А говорили вообще непонятно - сколько ни прислушивайся, ни одного слова не поймешь!
Нет, к русским Учуру дороги нет! Камы им не нужны, а их бородатые попы всегда плюют вслед любому каму, бормоча сердитые и несправедливые слова. Учур был с отцом в долине Куюма, видел русские села и бородатых людей, не любивших алтайцев и не пускавших их в свои дома. Сначала Учур думал, что все бородатые русские - попы. И удивился, что в селе так много попов. Спросил у отца, а тот лишь рассмеялся: "Попы только те, что в женских чегедеках ходят и кресты носят на груди. Остальные просто орусы, у которых хорошо растут волосы на лице!"