Белый Дозор
Шрифт:
Азербайджанец, до того снисходительно поглядывавший на «белый лахушный телка», внезапно ощутил ужас такой силы, что его словно ветром сдуло. Вместо симпатичной девушки ему пригрезилась огромного роста злобная, костлявая ведьма с глазами, в которых полыхало мертвое, черное пламя. Ужасный оскал ее рта открывал длинные клыки, между которыми мелькал по-змеиному раздвоенный фиолетово-черный язык. Костлявые руки, обтянутые серой шелушащейся кожей, заканчивались длинными, когтистыми пальцами. Под лохмотьями болталась иссохшая, сморщенная грудь с язвами на месте сосков. На голове — космы спутанных седых волос, сквозь которые просвечивала изъязвленная кожа черепа. В правой руке держала она окровавленный серп, в левой — чью-то свежеотрубленную голову, со среза которой падали наземь капли крови. Лицо ведьмы выражало дикую ярость. Прямо из земли, повсюду, вокруг до
Издав пронзительный вопль, ловкач, греющий руки на нежелании жертв эвакуатора тратить драгоценное время на долгую процедуру возвращения автомобиля со штрафстоянки, помчался прочь так быстро, что у себя на родине мог бы, наверное, выиграть первенство страны в любом из беговых видов спорта, в том числе в беге с барьерами: по дороге он лихо перемахнул несколько луж и прижатый к обочине мотоцикл.
Не обращая на трусишку внимания, Марина пошла прямо на автомобиль мужичонки-наводчика. Он был фискалом, то есть внештатным сотрудником милиции, а проще говоря, стукачом-любителем со врожденной потребностью в анонимном доносительстве. Женщины его не любили, и он ненавидел их, называя «самками», ненавидел целый свет за собственную ущербность, а еще он занимался извозом, вот уже не первый час поджидая какого-нибудь простака, согласного отвалить тысчонку-другую за поездку в нужный конец. Он знал, где стоять. Он давно приметил, что из онкоцентра порой выходят люди, получившие дурные известия о своем здоровье и переставшие, подобно Марине, интересоваться стоимостью жизни, столь печальным образом для них укоротившейся. Им хотелось как можно скорее оказаться подальше от башни ужаса, и с них, с таких, можно было драть, не торгуясь. Пожива на чужом горе была смыслом немудреного бизнеса этого человечка.
Поглядев поверх своей газеты, он увидел идущую к нему давешнюю «самку» и почувствовал себя немного не в своей тарелке. Тут же сам себя успокоил: «Еще я бабу, что ли, пугаться стану?» Стекла в его машине были опущены, и Марина, вернее, некое существо в ней, опершись на рамку двери, беспрепятственно просунула голову в салон, пропахший кислым потом и табаком.
— Чего? Желаете до спецстоянки? — быстро нашелся мужичонка. — Полторы тысячи — и поехали.
— Это ты, червяк, мою машину на эвакуатор грузил? Ты его вызвал? — хрипло спросила Марина.
— Но, но! Не больно тут лайся-то! — резким фальцетом вскричал напуганный мужичонка. — Какой еще эвакуатор? Ты бред-то не неси тут. Ишь лается! Пошла вон, стерва неподмытая!
— Сердце твое, что бьется в тепле, стань камнем посреди вод замерзшей реки, — низким, страшным голосом проговорило существо, живущее в девушке, и Марина сама не понимала, как это у нее получается: быть вне своего тела, смотреть на себя со стороны и одновременно в глубь себя, как в бездонный колодец или в пруд с черной водой и топкими берегами, — да будет тако, да свершится. Уйдешь в Навь темную, в глубь, в самый ил, в топь непролазную, там увязнешь и не вернешься более в Явь, червь ты проклятый.
Мужичонка хотел было что-то сказать, что-то особенно гадкое, но брань застряла у него в глотке. В груди полыхнуло нестерпимым жаром, тысячи копий вонзились в ребра, мелькнула на угасающем экране сознания ослепительная белая молния, и не стало больше стукача, извозчика, поганого человечка. Помер в один миг, да так и остался сидеть с открытыми глазами, с застывшим в изумленье лицом. А Марина моментально вернулась в себя, вновь обрела возможность смотреть на мир своими глазами и, точно проснувшись, вздрогнула, провела рукой вдоль лба, словно отгоняя последние остатки сна, и, не глядя на содеянное, побрела в сторону автобусной остановки.
Прошло несколько дней. Автомобиль она так и не забрала, и он где-то пылился без дела, облепленный желтыми полосками с надписью «спецстоянка». Она, не торгуясь, продала свою, доставшуюся в наследство от родителей, квартиру. Марина была очень поздним ребенком, она появилась на свет, когда матери ее исполнилось сорок два, а отцу — пятьдесят четыре года! У них до ее рождения были дети, но однажды, летом, в пионерском лагере, с ними произошло страшное: двух девочек-близняшек нашли в рощице, в трех верстах от лагеря. Они лежали в обнимку, без одежды… На суде выродок, который это сотворил — из местных, деревенский, пытался оправдать свой поступок тем, что его «обидело обчество». Ему тогда дали высшую меру. В те времена за такое
В тот день, когда жилья у нее больше не стало, она весь день каталась то на трамвае, то на троллейбусе, то на автобусе. Вспомнила, что в детстве очень любила вот так же путешествовать с папой, и решила почти символично, перед своим добровольным уходом вспомнить лучшее и беззаботнейшее время жизни — детство. Прокатавшись целый день, она попала в незнакомый ей район Москвы.
Марина доехала до конца маршрута, вышла из пустого автобуса, беспомощно оглянулась по сторонам. Было совершенно непонятно, что ей делать дальше. После небывалой волны, нахлынувшей на нее тогда, у башни, и больше не повторявшейся, сил почти не осталось, разум едва тлел, поддерживая лишь самые необходимые функции тела. Марина побрела куда глаза глядят. Зашла в какой-то двор и остановилась, поскольку не могла понять, куда теперь идти. Она беспомощно оглянулась по сторонам: ничего особенного. Спальный район, панельные, местами облезлые от времени дома. Алкаши-гопники на лавочке пили пиво, с интересом ее разглядывали. Один было встал, подбоченился, открыл рот, но ничего так и не сказал. Вместо этого медленно стащил с головы бейсболку, смущенно покашлял в кулак, сел обратно. Компания притихла, в сторону Марины больше никто из них ни разу даже не обернулся. Помимо шпаны и бездельников была во дворе также компания бабок, мирно плетущих кружево сплетен на коклюшках своих вострых, несмотря на возраст, язычков, и молодые мамаши с колясками. Их дети мирно спали, и мамаши судачили о своем. Марина решила спросить у них дорогу к метро, но стоило ей подойти ближе, как оба младенца немедленно проснулись и закатили такой ор и крик, что обе мамаши в панике принялись их укачивать, сотрясая ручки колясок. Это не помогло. Тогда детей развезли по домам, и Марина окончательно лишилась надежды на помощь в выборе дальнейшего маршрута, ибо к бабкам она не пошла бы ни за что на свете. День клонился к вечеру, солнце уже лениво готовилось переместиться в Америку и немного посветить там, а Марина всё никак не могла выбрать способ своего ухода.
«Может, выйти на шоссе — и под машину? — с усталой отрешенностью думала она. — Нет, не подходит. Еще, чего доброго, собьет не насмерть, отвезут в больницу — это будет настоящим кошмаром. А как тогда? Может, забраться в подъезд, подняться на последний этаж — и с крыши?» — Она поежилась: с детства боялась высоты. Вот уж странно. Решиться на такое дело, а думать о страхе перед предметами, кажущимися такими мелкими с высоты птичьего полета. Что же остается? Электрического тока в наличии нет, ванны, наполненной теплой водой, и лезвия, чтобы в этой воде вскрыть себе вены и просто уснуть, — нет. Да что там ванны: веревки и куска мыла — и тех нету!
«Дура ты, Марина, — усмехнулась она, — собралась в мир иной, а не знаешь ни номера платформы, ни времени отправления поезда, и билета у тебя нет. Стоп! Ну конечно! Под поезд, как это сделала Анна Каренина! Больше и думать нечего».
Она вскочила и бросилась прочь со двора, выбежала на шоссе, подняла руку, остановила какую-то потрепанную «Ладу».
— На три вокзала, пожалуйста, — попросила у приличного с виду мужика под пятьдесят в толстых «профессорских» очках.
— Пятьсот, — меланхолично ответил тот.
— У меня нет денег, — честно призналась Марина. — У меня рак.
— Мне-то какое дело? — скривился он. — Мне что теперь, благотворительностью заниматься? А зачем на три вокзала? Быстро заработать?
— Простите, я в вас ошиблась, — тихо ответила Марина и аккуратно закрыла дверь его автомобиля, отошла в сторонку, мужик покачал головой, крякнул и тронул с места. Проехал метров пятьдесят, а потом Марина увидела, как сначала загорелись стоп-сигналы, а потом красные огни сменились на желтые и, подвывая задним ходом, машина вернулась. Мужик вышел, обошел зачем-то вокруг, критически посмотрел на капот и, стараясь не глядеть в сторону девушки, с досадой произнес: