Белый Дозор
Шрифт:
НИИСИ не простаивал ни дня. Двести шестьдесят сотрудников, шаг за шагом, создавали и разрушали новые, видимые только в их микроскопы миры, населенные бактериями и микробами. Искали средства от самых страшных болезней в истории человечества: онкологии и СПИДа. Такая задача была поставлена перед Спиваковым высшим руководством страны, которая еще не разучилась производить на свет гениальных ученых. Есть временные трудности, есть тупость и алчность, стоящие на пути прогресса. Но всегда отыщется самый сильный росток, который, вопреки всему, прорвется наружу, взломав асфальт. Имя этому ростку — знание. И только в знании кроется сила и сама жизнь.
В тот день, когда Саи пал жертвой собственного честолюбия, Алексей возвращался с работы за полночь. Снова зарядил дождь: хлестал, как из ведра, капли били в
— Виктор, сделайте, пожалуйста, погромче, — попросил шофера Алексей. — Кажется, что-то стоящее!
Шофер прибавил громкость:
Отдав многоцветье тем Осеннему блеску глаз, Я думал о том, зачем, Зачем Бог придумал вас? Тех, кто сводит с ума Без улыбок и слов, Стоя рядом и глядя в окна небес, Кто вливает дурман из вина и цветов, Отравляя без яда хрупких принцесс. Сюрпризы осенних дней — Кровь носом, а дождь стеной. Дворами, что потемней, Я просто иду домой. И в переплетеньи жил Ответ не могу найти, Зачем вам Господь судил Стоять на моем пути? Тем, кто сводит с ума, Без объятий и снов, Кто, играючи, сносит голову с плеч, Тем, кому ерунда потрясенье основ, Кто не ждет и не просит спичек и свеч. Качаясь в цепях моста, Смеясь на руинах стен, В надежде на чудеса Я вновь получил взамен Бессонницы легкий люфт, Угар воспаленных глаз. Однако же я люблю, По правде сказать, лишь вас. Тех, кто сводит с ума, Не касаясь души, Растворяясь в дожде под конец сентября. Кто уходит впотьмах, Невидим, неслышим, Оставляя лишь тень В свете злом фонаря [1] .1
Здесь и далее, кроме одного, тексты Майи Котовской.
— М-да, — вымолвил наконец Лёша после некоторого молчания. — Красивая песня.
— Красивая, — согласился шофер, — был бы бабой, зарыдал бы, ей-богу. Кроме шуток.
— Иногда достаточно просто ее потерять, — меланхолично заметил Лёша.
— Кого потерять? — не понял шофер. Или сделал вид, что не понял. Шофер был хитрым и мудрым. Видывал виды, что и говорить. Да он и Марину знал: не раз ее отвозил-привозил, катал их на заднем сиденье по Москве, в Питер как-то ездили. С ветерком…
— Простите, Алексей, что я скорее всего… Нет, извините, — лицо шофера отразило досаду от некстати вырвавшихся слов.
— Что? Вы хотели о чем-то спросить? Давайте же! Я настаиваю! — слегка возвысил голос Лёша,
— Я хотел спросить, как вы с ней познакомились, вот. Простите, что позволяю себе…
Лёша улыбнулся воспоминаниям, рассказал. Была какая-то вечеринка, кажется, юбилей какого-то журнала или что-то в этом роде. И он, и она оказались там по приглашению друзей и подруг, не имея к «виновнику торжества» ни малейшего отношения. Так, эти две чужеродных в незнакомой среде личности по всем законам должны были столкнуться и, разумеется, «столкнулись». Пробираясь среди фуршетствовавших вволю гостей с бокалом шипучего и виноградиной на шпажке, Марина с удивлением заметила весьма симпатичного, (черт побери — очень даже симпатичного!) парня, расположившегося за белым роялем. Рояль этот стоял в клубе, где проходила вечеринка, и служил там скорее деталью интерьера. Лёша использовал рояль по прямому назначению.
Посреди монотонного шума толпы, поверх которого вяло струилась какая-то очень потасканная музычка, вдруг, сперва несмело, а затем, словно цунами, набирая силу в океанских просторах, возникла Музыка. Шопен! Брамс! Гершвин! Да наизусть, да в концертном исполнении, когда голова медленно отклоняется назад, глаза закрыты в упоеньи, и пальцы летают над белыми и черными клавишами, и вот в Музыке наступает кульминация, и лоб в легких бисеринах влаги, и напряженное в своей истовой одухотворенности лицо исполнителя, о котором она сперва подумала: «Смазливый экземплярчик, просто так присел за инструмент, подурачиться». А он не просто так. И дурачиться — не его стиль. Он просто взял и всю эту скучнейшую вечеринку превратил в действо, в спектакль, в концерт!
Он увидел Марину, улыбнулся и вдруг перешел от классики к репертуару Селин Дион, словно знал, что эта великолепная, смотрящая на него во все свои огромные глаза девушка, когда-то больше всего на свете мечтала петь на сцене под аккомпанемент… белого рояля. И она стала петь, и набежала толпа, и кто-то почти скончался от зависти, а кто-то с восторгом раскачивался в такт музыке, и все девушки на той вечеринке хотели тогда от этого пианиста только одного… Но он выбрал Марину, а Марина выбрала его, и вместе они ушли в ночь под восторженный гул признательной публики…
Лёша почувствовал, как в груди полыхнуло огнем. Нет, это не сердце. С сердцем всё в порядке. Это душа болит. То просто притихнет, то вот так напоминает о себе. Ей грустно томиться в одиночестве, пропадать без любви. Душа должна любить. Если она не любит, то быстро начинает хандрить, заболевает, и всё тогда у человека может пойти враскосец. Единственный способ обмануть чувствительную душу — это заставить ее страдать об утрате. Единственное лекарство — найти новую любовь. Но с этим сложнее. В Москве множество одиноких душ, а счастливых по-настоящему людей, любящих не ослепленно и кратко, с последующим разочарованием и опустошенностью, а крепко и долго, встретишь нечасто. Это еще способность надо иметь так любить. Таких людей видно издалека. Что-то такое нездешнее они излучают. Ведь людям, увы, кажется, что любовь — давно уже не самое главное достояние этого мира. Люди не ищут любви, они разучились любить. И любовь ушла куда-то, спряталась в другом измерении, затаилась и выходит на огонек лишь к тем из числа людей, кто избран ею самой, делая их подлинно счастливыми…
— Алексей, вы ее искать не пробовали? — заботливо спросил шофер, прервав поток Лёшиных мыслей.
— Пробовал. А что толку? — отмахнулся Спиваков. — Она не хочет находиться. Квартиру продала, телефон поменяла…
— А вы через милицию попробуйте! У вас что, возможностей нет, что ли? — удивился шофер. — Да вам только пальцем пошевелить!
Лёша покачал головой. При чем тут милиция, если человек не хочет, чтобы его искали?
— Виктор, она мне эсэмэску отправила, где всё очень понятно написано. Отправлено с ее номера, ошибки быть не может, никто ее ни к чему такому принудить не смог бы. Она сама так решила и ушла. Значит, не любила она меня, так получается.
— Кто ее знает… — уклончиво ответил шофер. Помолчал немного, собираясь с мыслями, и выдал: — Вот был такой в советское еще время телесериал. Хороший. «Вечный зов» назывался. Так там мужику на войне обе ноги оторвало, вот он и не хотел возвращаться домой, не хотел, чтобы жена его таким увидела.
Лёша встрепенулся.
— Да вы что?! Что вы такое говорите?! При чем здесь безногий мужик и… Марина? Как можно сравнивать…? Вы что, Виктор, что-то знаете о ней? Знаете, где она?