Белый гонец
Шрифт:
Вот поют «Благослови, душе моя, Господа». Вот батюшка вошел в алтарь с Евангелием, символизируя этим выход самого Христа на проповедь людям. И, как это ни трудно укладывалось в голове, – это было действительно так. Не отец Михаил, а сам Христос, как и каждую службу, в каждом храме, входил в сейчас алтарь… Вот певчие запели «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!» Затем кто-то из старушек прочитал отрывок из послания святого апостола Павла, что последние годы неизменно делал только он сам… Потом наступила полная тишина, за которой последовало
Ваня невольно встал, дослушал его до конца и снова опустился на ступеньку.
Началось долгое перечисление имен о здравии, потом - о упокоении. Среди первых то и дело повторялось имя иеромонаха Михаила, среди вторых – архимандрита Тихона. Ну да, конечно, мысленно согласился с этим Ваня, ведь сегодня их именины. Хотя отца Тихона тут поминают и во все остальные дни…
И надо же было случиться такому именно в этот день!
Он поднялся и принялся бродить по двору. Постоял около сторожки, прислонившись к солнечной стороне которой, дремал сторож Виктор. Потоптался у того места, где планировалось построить воскресную школу. Подошел к белой печке, в которой сжигал записки, после того, как их прочитает отец Михаил. Здесь же каждый раз заканчивала свой путь и его бумажка с грехами, которую тот, неизменно разрывая на части, возвращал ему. Ваня машинально достал свою сегодняшнюю бумажку и нахмурился. На этот раз она была целой и невредимой. И слова «осуждал», «лгал», «грубил родителям» стали колоть ему глаза, жечь, будто горели в его руке.
Лицо Вани стало бледнеть и, в конце концов, стало белее самого листа бумаги. Он с радостью сжег бы его в печке - вон и огонь был в ней виден сейчас: добрый, очистительный огонь, да как? Если эти грехи не отпустил ему священник, значит, они не прощены и Самим Богом!
«А вдруг сейчас что-то случится? – холодея, подумал он.
– Метеорит большой, каким давно уже пугают мир ученые, рухнет на землю… Или дамба не выдержит напора воды, и она хлынет, затапливая Покровку и меня самого?..»
Что тогда?! Ведь со всем этим – прямая дорога в ад!
Ваня снова стал ходить по двору и даже не заметил, как возвратился к дверям храма. В нем уже пели «Отче наш»: это был один из самых любимых для него моментов службы.
Ну, почему, почему все главное для него вдруг стало в лучшем случае второстепенным? И так ли уж вдруг? Верно ли то, во всем прав только он один? А что, если Ленка сказала правду, и Стас действительно хотел помочь ему? И с Риткой пошел, чтобы через нее вернуть из папки Молчацкого листок, без которого может снова запить отец…
Шло время. Служба отошла. Люди отправились по своим домам. В храме оставались только священник да Стас с Леной. Очевидно, наводили порядок. Так же, как и он это делал всегда с отцом Михаилом…
Ваня потер лоб, словно человек, приходящий в себя после глубокого сна, припоминая все, что было в последние месяцы и особенно в эти дни, и вдруг прошептал:
– Ох, и осел же я! Ну ничего… я исправлю… я докажу… У Стаса успею еще попросить прощения. У него еще, как минимум, на час работы! А я за это время смогу принести им не то,
Он порылся в карманах, не считая, вложил в руки опешившей нищенки все, что там было - несколько сотен или тысяч рублей. И стрелой метнулся к воротам, даже не заметив двух странных людей, которые, то и дело озираясь, с большой длинной черной сумкой вошли в церковный двор…
6
И тут, потрясая «шмайсером», в дверях появился Ник.
Странными эти люди были потому, что перед входом в ограду Божьего храма не перекрестились, не поклонились. И вообще пересыпали свою речь такими словами, с какими бы их и в простой порядочный дом-то не пустили! Не то, чтобы в храм! Судя по поведению и одежде, это были одни из тех людей, которые собирали в лесах пустые бутылки после нашествия любителей пикников на природе.
– Ну и порядки у них! – усмехнулся один – худой, остроносый, показывая на гревшегося на солнышке сторожа, не замечая, что тот на самом деле внимательно следит за ними из-под полуприкрытых век.
– Может, все же не стоит, а? – осторожно заметил второй – низкий и полный. – Не по душе мне все это…
– Да ты что! Такие деньги! – оборвал его остроносый. – Пошли лучше посмотрим, что там у них в храме… Хорошо, если, и правда, нет никого. Время обеденное, заказчик говорил, что они в это время должны трапезничать! А сторож – ха-ха! – пусть посторожит наши орудия!
Оставив сумку, они, все также не кланяясь и не крестясь, вошли в храм. В то же мгновение Виктор метнулся к оставленной ими сумке. Заглянув в нее, он покачал головой и, не долго думая, схватил, унес в сторожку, а затем, через минуту, снова вернул на место. И опять прислонился к стенке, делая вид, что спит.
Мужчины вернулись, переговариваясь.
– Там в алтаре кто-то есть! – опять осторожничал низкий и полный.
– Слыхал голоса?
– Ну и что? – возражал остроносый.
– Пока они оттуда выйдут, пока разберутся, что к чему, будет уже поздно!
– И еще девчонка, что по нотам поет…
– А эта вообще не в счет! Бери сумку, идем…
Они вошли в храм и достали из сумки два больших факела.
– Начнем оттуда, где дерева больше! Зажигай от лампады! – кивая на резной иконостас, прошипел остроносый своему спутнику.
– Не по-божески это как-то - от лампады… - прошептал низкий.
– А храм по-божески, что ли, сжигать?
Остроносый запалил от свечи свой факел и протянул его своему спутнику:
– На, прикури!
В этот самый момент Стас вышел из алтаря и увидел двух мужчин с горящими факелами, которые направлялись к иконостасу.
– Отец Михаил! – закричал он, бросаясь наперерез им.
– Тут какие-то двое… храм наш поджечь хотят!
Очнувшаяся от пения по нотам трудного распева Лена тоже подбежала к нему и встала рядом.
– Назад!
– прорычал остроносый, водя перед собой ярко вспыхнувшим факелом
– Лучше уйдите, ребята, от греха подальше! – умоляющим тоном попросил их низкий.