Белый гонец
Шрифт:
– А кто же? – упавшим голосом спросил дед Завид.
– Белдуз!
– Как! Хан Ласка?
На деда Завида стало страшно смотреть. Лицо его вдруг исказилось, смертельно побледнело. И он, вцепившись в плечо Славки, затряс его:
– Быстро выводи людей из домов! Да смотри, чтобы никого не осталось! И Тиуна привяжи! Только не крепко! Так, чтобы, если от нас никого не останется, сам смог к утру развязаться! А я – за конем!
Глава третья
Лисий ход
1
Милуша
Поднять людей, привыкших жить в постоянной тревоге, Славке не составило особого труда. Узнав о набеге, они сами принялись передавать друг другу эту страшную весть и, захватывая самое ценное, выскакивать из землянок.
Три старухи, две женщины… десяток малышей от трех до семи лет.
С иконами, узелками…
Пока Славко возился с Тиуном, изо всех сил мешавшим привязать его так, чтобы ему же, глупому, самому удобнее было потом сорваться с ремня, к ним прибавилось еще несколько человек. И тоже с котомками, образами…
Не было только Милуши.
То ли все были уверены, что он первой предупредил ее, как свою вторую мать, то ли забыли о ней в суматохе.
Но, как ни крути, а звать Милушу должен был Славко.
Легко сказать – звать.
Проще было привязать Тиуна, чем идти к ней…
И даже уже не идти – бежать!
Дед Завид, судя по старческому покашливанию, спрятав в ближайшей роще коня, уже возвращался обратно.
Славко обвел глазами собравшихся людей и строго, на правах второго по старшинству, после деда Завида, человека, предупредив никому никуда не отходить, направился к знакомой землянке…
Милуша встретила его, как обычно, торопливым шепотом:
– Скорей заходи, а то все тепло выйдет!
Славко вздохнул и послушно затворил за собой маленькую плотную дверь.
С болью огляделся: как будто теперь это что-то изменит!
Жилище у кузнеца с Милушей – всей Осиновке на зависть.
Снаружи, вроде, землянка, а внутри – настоящий дом! Да что дом – терем! Полы не земляные, как у всех, а – деревянные. Печь не глинобитная, а из камня. Стены в волчьих и пардовых шкурах. Шкафчик-посудник, разукрашенный по бокам затейливой резьбой, весь заставлен посудой – сверху мелкой, а внизу – большой. А еще - стол на четырех коротких толстых ножках с подстольем; сделанная по городской моде перекидная скамья, которую легко превратить в кровать для гостя, хозяйские полати с подушкой, пуховиком, одеялом! И мало этого, на полу - огромная медвежья шкура!
Сидя на скамье, Милуша убаюкивала в люльке плачущего сына.
– Спи, сыночек, мама тут, - тихо напевала она. – А то половцы придут!
– Уже пришли…- чуть слышно прошептал Славко и осторожно окликнул: - Слышь, Милуша!
– Спи, мой милый, мама здесь, - не буди родную весь!.. – не отзываясь, продолжала та.
– Да ты что, сама уснула, что ли? – уже громко позвал Славко.
– Что? – вздрогнув, обернулась она,
– Это… не принес я рыбу-то!
– только и смог пробормотать он.
– Ничего, в другой раз принесешь! – певучим голосом отозвалась молодая женщина и с ласковым упреком обратилась к сыну: - Да что ж мне с тобой делать! Хочешь, одолень-траву дам?
Милуша сняла со стены висевший на гвоздике маленький кожаный мешочек и повесила на шею сына.
Малыш взял его в ручонки и, заигравшись, замолчал.
– Ну вот, слава Богу! – с облегчением вздохнула Милуша и перекрестилась на стоявшую в красном углу перед горящим глиняным светильником икону. – Ты только смотри, деду Завиду ничего не говори! Меня так прабабка учила, а она еще до крещения Руси жила!
– Да не скажу я! Милуш… - снова начал Славко.
– Да?
– Уходить надо скорей… собирайся!
– Куда?
Милуша внимательно посмотрела на Славку и сама прочла у него в глазах то, о чем он боялся сказать ей.
– Что - половцы?!
– Они… - словно был виноват в этом, опустил голову Славко.
– Неужто опять?!
– Да…
– Но ведь дед Завид сказал, что до осени их больше не будет!..
– Что он тебе, главный половецкий хан, чтобы знать все их планы?
– О, Господи! И что же нам теперь делать?
– Собираться! – помогая Милуше как можно теплее одеть сына, заторопил Славко. – И скорее, скорей! Наши, небось, уже все ушли. Это ведь… не обычный набег!
– А… какой? – испуганно взглянула на него Милуша.
Но у Славки уже не было времени объяснять ей всего. Он только помог Милуше собрать все необходимое в узелок, положить на верх икону и вместе с сыном, которого она крепко прижала к груди, чуть ли не вытолкнул из дома…
2
– Стой, ты куда? – только и успела крикнуть вслед Славке Милуша.
Они успели как раз вовремя.
Жители Осиновки уже потянулись вереницей к полю, за которым находился не раз и не два спасавший их лес.
Обычно они шли туда с надеждой, переждав беду, вскоре пойти обратно в свои разоренные дома.
Но сейчас уходили так, словно не чаяли вернуться живыми.
Милуша смотрела на них и ничего не могла понять.
Люди низко кланялись друг другу и прощались, словно и, правда, шли на верную смерть.
Две женщины громко отпускали друг другу прежние обиды и старые долги:
– Ту меру зерна, что ты у меня в долг по осени взяла, я тебе, так уж и быть, прощаю! – великодушно говорила одна, высокая, статная.
– И я тебе корзину брюквы, которую дала летом! – всхлипывая, отвечала болезненная и худая.
– А за то, что я тебе волосы, бывало, драла, прости!
– А ты меня – что я тебе однажды глаза чуть не выцарапала!
– Ох, и глупые мы были с тобой!