Белый гонец
Шрифт:
– То есть, как это с чем? – опешил Стас. – Ты же сама всем сказала, что отец ваш в себя пришел!
Лена с горькой улыбкой посмотрела на него и, наконец, сказала:
– Отец-то в себя пришел, да Ванька из себя вышел!
4
– Ай-яй-яй! – лукаво погрозил пальцем Молчацкий.
– Глаза – во! – по дороге к дома Стасу рассказывала Лена. – Уши, словно локаторы. Нос – как у собаки ищейки. Я ему в шутку на лопатку с граблями: выброси эти уродия производства и мимоискатель возьми! Я давно уже его миноискатель так называю, но на этот
Ответить на этот вопрос Стас не успел. Дома, в родительской комнате, его встретил художник, рядом с которым с виноватыми лицами стояли молодая еще женщина и девушка, ровесница Лены, по виду мать и дочь.
– Вот, привел, как ты просил! – показал на них художник. – У каждого там своя беда, но у этих… Честно говоря, я сказать даже не имею права! Тайна-то не моя…
Стас вопросительно посмотрел на женщину, и та устало вздохнула:
– Да я и сама объясню… Чего уж теперь! – она знаком велела дочери сесть, и после того, как та покорно опустилась на диван, начала: - Прокляла я ее в детстве, вот ведь какое дело.
– Как это – прокляла?! – ахнула Лена.
– Ну, не нарочно, конечно! – объясняя, развела руками женщина.
– Случайно идиоткой назвала. Она еще совсем маленькой была, годика два-три, не больше, что-то разбила или испачкала, я и не помню уж что, а я, как это обычно бывает, крикнула: «Ты что это делаешь? Идиотка!» А она возьми да, и правда, вырасти идиоткой. В медицинском, как видите, смысле этого слова…
Лицо у девушки искривилось, задергалось, так что стало страшно смотреть, с нижней губы обильно потекла пенистая слюна…
Мать привычно вытерла ее платочком и вздохнула:
– В каких только клиниках мы с ней не были, каким только врачам не показывали. Не лечится, говорят, такая болезнь. Даже денег уже не брали. Это по нынешним-то временам… Я уж про тот случай и позабыла давно. А тут мне присоветовали однажды съездить в монастырь к старцу, который, говорят, в подобных случаях помогает. Приехали мы к нему. Завела нас матушка в его келью. Вижу, седенький, добрый такой, благообразный весь, ну, просто ангел во плоти. «Ну, - думаю, - этот нам точно поможет!» А он, как меня увидел, то сразу же хмурым стал. «Чего, -говорит, - пришла? Ступай обратно. Ничем тебе не смогу помочь!» - «Как это?» - спрашиваю. «А вот так, – отвечает. – Знаешь, что материнская молитва может чудеса творить: больных детей исцелять и даже тонущих из-под воды доставать?» - «Знаю», - говорю. «Так вот и проклятие матери, даже сказанное сгоряча, ненароком, имеет великую силу! Скажет такая, в порыве гнева, а может даже без гнева, родному чаду: «Урод», собьет его, к примеру, лет через десять машина, так что он без ног или с горбом останется, и во всем обвинят водителя. Или болезнь, или драка какая… А кто виноват?»
Женщина посмотрела на Стаса, задержалась взглядом на стройной, красивой Лене и всхлипнула:
«Вот и ты, -говорит,- прокляла свою дочь. И нет у меня такой молитвы, которая
– И как же – теперь совсем-совсем ей ничем нельзя помочь? – с состраданием уставилась на больную сверстницу Лена.
– Почему… Старец сказал - невозможное человекам – возможно Богу. Особенно, по молитвам его святых угодников… Вот мы по дороге домой и решили заехать на могилку отца Тихона, тоже, говорят, он помогает многим… Но пока что, увы…
Женщина беспомощно развела руками и стала укладывать спать свою дочь, куда указал ей Стас – на родительской кровати. Теперь можно было продолжить разговор о Ване, но тут к ним подошел парень-художник.
– Спасибо за кров, за хлеб да соль! – благодарно поклонился он. – Вам счастливо оставаться, а я быстренько соберусь, выкину все ненужное, - тут он заговорщицки подмигнул Стасу, - и пойду налегке!
– Зачем? Места сегодня всем хватит!
– удивился Стас. – Да и ночь уже на пороге!
– А я люблю ходить в ночь! – улыбнулся парень. – Звезды, луна, все какое-то особенное, нереальное… Лишь бы дорога была видна, а уж по шпалам… – он равнодушно махнул рукой и принялся складывать в папку лежавшие на столе эскизы.
– Странные люди вы, художники! – качая головой, заметила Лена и вдруг вскрикнула: - Ой, Стасик, смотри, наша Покровка! Храм, пруд – и даже дом наш видать! Как все красиво…
– Сегодня нарисовал, - улыбнулся ей парень и протянул эскиз: - Можешь взять себе на память!
– А как же вы?
– А я и так уже все запомнил! Да и… зачем это мне теперь… Подписать?
– Конечно! – радостно начала Лена и вдруг, словно вспомнив о чем-то другом, более важном, попросила: А можно не мне, а моему брату? Его Ваней зовут… - заглядывая через плечо художника, подсказала она. – Ему это сейчас нужнее… И припишите еще: на вечную память о родной Покровке… А слово «вечную» подчеркните, пожалуйста, красным, да пожирнее… Вот так, спасибо!
Художник, вручив эскиз, отправился в комнату Стаса разбираться со своим чемоданом, и Лена продолжила начатый еще на ступеньках дома Григория Ивановича разговор:
– Посмотрю я теперь на него, когда скажу, вот тебе на вечную память то, от чего вы не хотите оставить даже следа! Может, хоть это на него подействует? Хотя вряд ли… - с сомнением покачала она головой. – Сейчас он ни о чем, кроме потерянной грамоты ни видеть, ни слышать не хочет. Всю Покровку обыскал, теперь по второму кругу готов начать. Прямо, как камень стал.
– Как камень говоришь? – рассеянно переспросил Стас, потому что в это мгновение к нему в голову пришла неожиданная мысль.
«Постой-постой! Грамота… камень… художник, и если Ленка…» - быстро прикинул в уме он, а вслух сказал:
– Ну что ж, раз он так ее ищет, надо ему помочь… Так уж и быть: дам я ему эту грамоту!
– Как! – вытаращила на него глаза Лена. – Неужели ты сам нашел ее? Как? Где?! Когда?!!
– Это неважно! – отмахнулся Стас. – Много будешь знать…