Белый карлик
Шрифт:
А слезы у меня от напряжения, петь больно, связки будто кипятком...
Нет, не только связки... у меня в груди больно сделалось, и тяжело насовсем кончилась моя песня. И многое еще кончилось, те счастливые дни теперь далеко-далеко, в сплошной глухоте...
А то, что с нами потом стало, с обоими, совсем некрасивая безрадостная история.
Он даже не обернулся, хотя только глухой мог этого не услышать, только глухой!..
***
Рано утром, в серьезном месте фигура на стене, с таким непривычным выступлением, что это?..
Выглядело дико, странно... Настолько странно, что конвоиры с полминуты, наверное,
Высокий лейтенант негромко сказал:
– Отставить смешочки! Старков, приведи этого клоуна ко мне в комендатуру. Транспортировку отставить до выяснения. Выполняйте.
Я тут же сполз со стены и решил бежать, но основательно запутался в штанах. Не успел, с обеих сторон из-за углов бежали солдаты. Надавали по шее, кстати не очень рьяно, долго и тщательно обыскивали, потом потащили. Тут же поняли, что не сопротивляюсь, перестали держать - "идем..."
Ну, идем...
Шли минут десять. Я останавливался, подтягивал штаны, закатывал штанины, солдаты молча ждали.
Низкий домик красного кирпича, окна в решетках. Ввели, лейтенант уже был там, сидел против света, у окна.
– Садись.
Я сел на стул у двери. Солдаты вышли.
– С перепою что ли?.. Ну, и голос у тебя... Кто такой, документы мне.
Подошел отдал ему свои бумаги.
– Садись поближе, чтоб я видел лицо.
Я сел на табуретку у стола. Он по-прежнему сидит у окна, посматривает то на улицу, то на меня. Бумаги не трогал, положил на подоконник.
– Что нужно было, хулиган, что ли? Или наркоман?..
– Этот, пленный... Он Давид, знакомый, мы в пионерском лагере...
Он прервал:
Ты не дури, какой еще лагерь, пионеров давно нет. Сколько тебе лет, с ума сошел?
Это было... двадцать четыре года...
Он присвистнул.
Во, даешь. Ты не псих ли часом? Как ты его назвал, Давид?.. Он Исмаил, террорист. Пить надо меньше. Что делаешь здесь?
– Отдыхаю.
Вот и отдыхай, не лезь не в свои дела. Тебя еще не хватало.
Взял документы, стал смотреть. У меня был паспорт и медицинская справка из военкомата, я всегда ее с собой носил.
Он просмотрел паспорт, поднял брови, увидев московскую прописку. И совсем уж удивился, когда увидел справку.
– Да ты же афганец раненый, почему молчал?..
– Вы не спрашивали.
– Брось выкать, и я там был. Слушай, забудь эту историю. Контуженный, что ли?..
– Он Давид, он меня спас...
– Спятил. Какой Давид! Повторяю - Исмаил, бандит знаменитый, мы его захватили. Не сочиняй.
Он не хочет меня понимать, продолжает:
– Суд был, вина доказана. Пятнадцать лет дали. Иди, друг, отсюда, и чтобы не видел больше!
Я понял, надо удирать, иначе плохо. Взял у него документы, пошел к двери.
А он мне вслед:
– Телогрейку с вешалки возьми, старую. Теперь уж завтра... в шесть в аэропорт повезут. Можешь постоять за водокачкой, у последнего дома, там мы его передадим. Но себя не выдавай. Чтобы убедился, ошибся ты!.. Бред какой-то, ты не можешь его знать.
Глава девятая
***
Вот еще, ошибся, как же...
Начальник и физрук, два бугая, ни черта делать не хотели, пьянствовали по вечерам, обжирались за счет ребят... Кто починит мостки, чтобы мыться?.. Дадим покататься разик на лодке, только
***
Вообще-то нам разрешили после обеда, но ждать надоело, и мы удрали рано утром, когда еще все спят. Сели рядом на скамейку, каждому весло, и погребли. Я старался изо всех сил, хотел доказать, что не слабей его. Лодка пошла рывками, носом то вправо, то влево... Он бросил весло и говорит:
– Главное, чтобы лодка ровно шла. Давай дружно грести, а кто сильней неважно. Силу для врагов береги.
Каких еще врагов... Но я перестал выпендриваться, и лодка пошла куда быстрей, ровно, плавно, хотя сидела глубоко. Я старался смотреть вдаль, а не за борт, слишком близка вода...
***
Я знал, здесь сильно охраняются сады, опасно. А он говорит, ничего, пусть поделятся. Здесь и мои яблочки есть.
– Как так?
– У деда был сад большой.
– Где?
– Где, где... Дома. Меня еще не было тогда. Он часто рассказывал. Потом он умер, я в детский дом попал. Он говорил, вырастешь, сад верни себе.
– Так это был другой сад, не здесь...
– Конечно, не здесь, на Кавказе, где же еще... Ты будь на шухере, я скоро.
Мы тихо причалили. У самой воды начинается трава, метров через десять глухой забор, за ним висят яблоки. Очень много, и далеко ходить не надо.
– Нет, - он говорит, - надо обследовать, может, дальше они лучше, чем у забора. Я пошел.
Подтянулся, вскарабкался, перевалился туда, исчез. Там трава слегка зашуршала, и тихо. Я жду.
Я немного боялся за него. Надо бы вместе пойти... Но воровать не любил, даже яблоки. Народ здесь хозяйственный, злой, если поймают, отнимут все, да еще побить могут. Хорошо, собак не слышно.
Тихо было. Легкий туман, в котором мы плыли, рассеялся, вода блестела, по ней морщины бегут. Солнце давно встало, но пряталось за деревьями сада, где-то в глубине готовилось на дневную высоту. Ветерок еще свежий, приятно гуляет по груди и животу... Я смотрел назад, за водой слабая полоска, темная черта, там лагерь наш. А мы здесь, на свободе, на воле... Август в начале неторопливый, время палящей жары позади, красивое и тихое время. А нам скоро уезжать, еще восемь дней осталось. Ничего хорошего у меня не было впереди, но и плохого не ожидал. Скоро школа, свои ребята, темные скучные вечера... Знаете, как живет рабочий поселок в самой отъявленной глуши?.. Одна школа, и средней-то не назовешь, выпускной класс - двенадцать ребят, физик алкоголик, химик инвалид войны, жуткий старикан... математичка старая дева... Два магазина, продуктовый и хозяйственный... до ближайшего городка десять километров, а там, что, лучше?..
– тоска и там, тоска... По вечерам идти некуда. И все же, лучше, чем в детском доме, описывать не буду, давно известный факт.