Белый карлик
Шрифт:
***
Прозевал его возвращение!.. Шорох, еще, и показалась на высоте веснущатая треугольная рожа. Глаз один серый, спокойный, а второй цыганский, разбойный глазище, так и сверкает... Он без рубашки, яблоки в ней, куча яблок в свертке, связаны рукава. Ловко спрыгнул вниз, и к лодке, тащит сверток, осторожно опустил на дно, сам прыгнул, мы закачались.
– Никто и не шелохнулся, там двое, спят...
– Он засмеялся.
– Яблочки наши, смотри!..
Развязал рукава, рассыпал яблоки по дну. Они, действительно, крупней чем
– Ты погреби немного сам, - он говорит, - а я посижу, посмотрю на воду.
– Две недели смотрели...
– Это не то было.
Я с удовольствием взял оба весла, они тяжелые, темного дерева... Доплыли до середины, он говорит - останови, съедим по яблочку...
А потом... Я уже говорил про весь наш разговор. Он поплясал, раскачал лодку над глубиной. А я спел ему Катюшу. Дошел до сизого орла, и пропал голос. Но он не смеялся. Нас слегка покачивало. Со всех сторон вода и вода, километр воды. И вниз, метров двадцать, не меньше... Мы съели по три яблока, остальные обратно завернули, чтобы не увидели в лагере. Потом, у себя на чердаке поделились, конечно, с группой со всей.
***
На следующий день нас вызвали. Оказывается, кто-то видел двоих и лодку у того берега.
Сначала с Давидом был разговор, долго держали. Наконец, он вышел, подмигнул мне, и я вошел. Оба начальника качали головами, животами, возмущались непомерно:
– Вот и дали свободу... Яблоко от яблони...
А меня почти не ругали, все о нем, да о нем, будто я там не был!.. Поговорили про дурное влияние и отпустили. Потом уж я понял, он всю вину на себя взял, мол, уговорил дурачка...
А его отчислили, отправляйся домой. Я удивился, подумаешь, десятка два яблок, за что его так?
– Ты не думай, - говорю, - я никому ничего... Что они к тебе прицепились?..
Он усмехнулся.
– Я и не думаю. Ты нормальный парень, Заец. А со мной всегда особый разговор.
На следующее утро пришел автобус с продуктами, с ним и отправили Давидку на вокзал. Он сунул мне широкую ладонь, и сказал, глядя в сторону, чуть усмехнувшись:
– А яблоки ничего были, да?.. Ну, будь...
Потом я часто вспоминал то утро, такое оно было тихое, чистое, и лодку, как она ровно у нас шла... и воду - глубокая, спокойная...
Вернулся в свой поселок, все по-старому, тягомотина, будто и не было этих особых трех недель.
Глава десятая
***
Я не поверил, что в шесть, вдруг обмануть решил! Почти не спал, около пяти прокрался в темноте, засел в кустах у водокачки, напротив последний дом. Часа два ждал, уже время, давно пора!.. В одном дворе колодец заскрипел, в другом собака залаяла, всякое движение началось, сельское неторопливое житье.
Я понял - лейтенант меня обманул, чтобы под ногами не мешался!
Пошел, потом побежал к тюрьме.
А там они уже снаружи, машина у ворот, кучка людей, собрались
Мотор заворчал, дрогнули колеса. Тут что-то произошло внутри, торопливое движение, борьба... И он из машины вываливается, руки за спиной. С трудом поднялся, побежал в мою сторону. Я стоял за деревом, смотрел, как он приближается. Когда руки за спиной, бежать тяжело. Лица почти не видно, голова опущена. Он медленно бежал, почти шел.
И я подумал еще, какая безумная затея... сейчас догонят, запросто догонят... А они стоят у машины, смотрят... не спеша автоматы сняли с плеч... Ленивыми шагами вышли на середину дороги, окликнули вполголоса несколько раз, "стой, стой..." Он в это время мимо меня пробегал, но я ничего сказать не мог. Стою за деревом, ноги скованы. Он трудно дышал, громко, хрипло, и шаги тяжелые, неровные...
Пробежал, и дальше, по середине дороги. До конца улицы, до поля, метров сто оставалось.
И тут они начали стрелять.
Удары по спине. Я видел, рубашка задергалась на нем. Спина сразу потемнела, он запнулся... толчками, толчками, будто пинали в спину... пробежал еще несколько метров и упал лицом в пыль.
Я уже не мог прятаться, выскочил из-за дерева, и к нему. Я был гораздо ближе, и подбежал, конечно, первым. Они и не спешили, приближались словно прогуливаясь. Увидели меня, переглянулись, ускорили шаги.
Он лежит вниз лицом, вся спина темная. Я перевернул его, знаю, не больно уже, это конец. Он еще дышит, увидел меня. Улыбка пробежала - и очень странно говорит, губы не двигаются, голос из груди:
– А, Заец... Слышал...
Я взял его кисть, горячую, тяжелую. Он двигает губами... Выдавил, наконец:
– Яб-локи...
Я тут же все понял!.. Те яблоки. Лодка, плывем... упругая вода... на дне перекатываются - большие, с ветками, листьями, рвал-то в спешке...
– Да, да, яблоки!
Он успокоился, прикрыл глаза. Потом широко открыл, губы шевелятся.
– Костя, ухо...
И глаз, карий, яркий, начинает мутнеть, остывать...
Тут они подоспели, схватили меня, я, конечно, не сопротивлялся. Это другие были, не вчерашние. По дороге брань, откуда, кто?.. Случайно тут, говорю, приехал отдохнуть. Шел мимо, испугался выстрелов, за дерево спрятался...
Может, поверили, может, нет. Похоже, им все равно было. Они в своем праве - бежал, застрелен... Давида тащили за нами, сначала за руки, за ноги, потом ноги отпустили, они волочились по гравию. Я сам шел, меня не держали. Пришли. Его бросили в палисаднике под дерево, а меня отвели в пристройку и заперли. Небольшой чуланчик, пол земляной, нары деревянные и крохотное окошко с решеткой. Я сел, потом вскочил, стал ходить, постучал в дверь. Ударили по ней прикладом - "тиха!.. " И два удаляющихся голоса: