Белый конь
Шрифт:
— Не знаю, сынок, я больше не встречал его.
— А Тасо?
— Не знаю.
— Степанэ?
— Не знаю.
— Духанщик Антон?
— Не знаю.
— Бабушка Мако?
— И этого не знаю.
Снова наступило молчание. Я не посмел спросить о главном: где Юлия? Впрочем, чего спрашивать, ведь я заранее знал, что он ответит:
— Не знаю… Не знаю…
Голуби
По деревянной лестнице Леван взобрался на чердак. Почему-то чердак показался ему темней и просторней, чем раньше. Согнувшись, Леван сделал пять шагов, а затем выпрямился — крыша здесь приподнималась. Было душно. Стоял запах пыли.
Слева Леван увидел старую голубятню. Леван не помнил, продал или раздарил голубей его брат перед уходом на фронт. Может, оставшиеся без присмотра птицы сами разлетелись. Тогда Левана не тронула судьба голубей. Теперь он пожалел их.
У окошка стояли бочка с песком и фанерные ящики. Это сторожевой пост, который учредили неделю назад для дежурств. Вот и лопаты, кирки, железные ломы — рядом, под рукой.
Свет пробивался сквозь щели крыши и косыми белыми полосами пересекал темноту, теряясь в ней и не достигая пола.
Через чердачное окно Леван выбрался на крышу. Небо синело, по-осеннему прозрачное. Совсем близко, на проволоке, сидели воробьи. Завидев человека, воробьи улетели.
На другой стороне улицы — четырехэтажное здание школы. Когда-то белое, оно теперь окрашено в коричневый цвет. Из окон второго этажа выглядывали раненые. Их глаза смотрели печально.
Леван лег на черепичную часть крыши и уставился глазами в небо. Другого дела у него не было. Ему поручили наблюдать за небом: так, лежа, этим заниматься удобнее.
Он знал, что сегодня на пост должны были явиться двое; второй опаздывал. Леван лежал на крыше и думал, почему не пришел второй дежурный. В тот день под шумливый говор соседей он не расслышал, кого назвали вместе с ним, и теперь старался догадаться, кто бы это, мог быть.
«Все равно… Лишь бы не говорил много…»
У Левана было усталое лицо невыспавшегося человека. Что из того, что он школьник. Леван утром работал на заводе, вечером ходил в школу. Отец и старший брат с первых дней войны ушли в армию, семья осталась на попечении матери и его.
Воскресенье у Левана свободно, и вот его послали на крышу наблюдать за небом. Он лежал и смотрел в синюю прозрачную высь.
Дрема одолевала Левана. Он наверняка бы заснул, но тут в чердачном окошке появилась голова.
— Ты уже здесь, Леван? — обрадованно спросила Нана.
— Да, здесь… Ты не замечаешь, что я здесь?
— А я опоздала.
— Сегодня твой первый, день. Наверное, с тебя не взыщут за опоздание.
— Этого ведь никто не знает, кроме тебя.
— Тогда садись и сиди тихо. Я никому не скажу, — сказал Леван, а про себя подумал: «Явилась! Изволь слушать теперь ее болтовню».
— Кто дежурил до
На девушке было платье из грубого серого сукна, а голова обвязана кусочком пестрого ситца. Едва ступив ногой на жестяную часть крыши, она вскрикнула:
— Ай, упаду!
«Начала кривляться!»
— Прыгай, прыгай, отсюда не упадешь.
— Правда?.. — как бы успокоилась Нана. — Леван, а что нам поручено делать?
— Смотреть на небо.
— Лежа?
— Мне так удобнее… Чего это ты смеешься?
— Где же это видано, чтобы часовой лежал? На боку!
Леван привстал и спросил:
— А сидеть можно?
— И сидеть часовым не полагается.
— Ну, что же, будем стоять, как лошади.
Леван встал.
Нана смотрела на Левана, не скрывая своего восторга.
— Ух, какой ты высокий, Леван!
«Нашла чему радоваться. Вот глупая девчонка», — подумал Леван и неожиданно громко сказал:
— А тебе-то что?
— Мне? Ничего… — Нана снова рассмеялась. — А что это на тебе?
Леван осмотрел себя. Брат был выше и плотней его. Поэтому одежда брата сидела на Леване мешковато, придавая ему забавный вид.
— Это брата, — пояснил Леван, — моя пообносилась…
Он отвернулся от Наны и посмотрел вниз, на улицу.
— Как хорошо видна отсюда наша школа, — вскрикнула Нана, — вот там был наш класс… Помнишь?
— Да…
— Теперь у подоконника сидят раненые. Видишь того, с повязкой на голове?
— Вижу!.. Вижу!..
— А почему ты кричишь, Леван?
Леван заложил руки в карманы и отошел от Наны. Он остановился у края крыши.
Ну, верно, у окна госпиталя сидели двое раненых. Оба были в длинных зеленоватых халатах. У одного голова повязана белым бинтом. Раненые смотрели на Левана и улыбались. Невольно улыбнулся и Леван.
Раненые спрашивали жестами, что он делает на крыше.
Леван развел руками — ничего особенного.
Потом из окна госпиталя указали на Нану, мол, хорошенькая девушка.
Стоящий на крыше пожал плечами — так себе…
Потом из госпитального окна махнули рукой, что, очевидно, означало просьбу спуститься.
— Зачем? — спросил часовой с крыши.
Раненые показали красную тридцатирублевку — купить папиросы.
Здесь Леван не выдержал, улыбнулся и показал: с удовольствием бы, но не могу — я и эта девчонка на посту.
Раненые согласно кивнули — если так, ничего не поделаешь. Потом прибавили: ты тоже стоящий парень!
Леван знаком поблагодарил их и, улыбаясь, обещал обязательно принести папиросы, как только дежурство кончится.
Раненые ответили улыбками, но затем перестали улыбаться, обернулись внутрь палаты, потом быстро отошли от окна и скрылись.
В окне показалась медсестра. Она посмотрела на улицу, сердито тряхнула головой и прикрыла окно.
Довольный, Леван вернулся к Нане. Девушка заметила искорку радости в его усталых глазах. Она и сама забыла, что совсем недавно обиделась на него за недружелюбный тон, которым он с ней разговаривал.