Белый конь
Шрифт:
Не такой уж долгий путь прошел Ладо — ту ночь скоротал он у немого Тома и остался у него насовсем.
Теперь в беленой известковой хибаре жили двое. Неделями не слышал Ладо человеческой речи, да и сам рта не раскрывал: с немым был нем.
Он подолгу сидел на утесе и не сводил глаз с противоположного берега. Видел свою лодку, привязанную там же, где всегда, мельницу, которая продолжала крутиться, детей, играющих во дворе. Мако по-прежнему выносила таз с водой и окатывала сорванцов. Хлопотали на балконах соседи — развешивали во дворе белье,
В феврале настали теплые дни.
Однажды Тома ушел на базар, а Ладо, по обыкновению, сидел на утесе. Вдруг в пролете моста показался плот. Рыбак поспешил навстречу. Плотовщики слаженно работали шестами, направляя плот к берегу. Теперь Ладо бежал вдоль берега и кричал: «Скорее бросайте веревки!» Двое подошли к самому краю плота и швырнули на берег толстые веревки. Одну Ладо не сумел ухватить, вторая упала на отмель.
Веревка, извиваясь, как змея, заскользила прочь, — Ладо едва успел ее поймать. Перекинув ее через плечо и пропустив под мышкой, он изо всех сил тянул на себя плот, упираясь ногами в прибрежные камни, но плот плыл по течению, увлекая его за собой. Ладо изо всех сил напряг мускулы, склонил вбок жилистую шею — и тут его глаза столкнулись с чьим-то до боли знакомым взглядом…
На балконе стояла Юлия.
Ладо повернул голову и пригляделся получше: это была Юлия. Обхватив балконный столб и всем телом перегнувшись через перила, она смотрела на Ладо.
Ладо почувствовал, как слабеют колени. Один раз он даже упал, с трудом поднялся, выпрямился и снова потянул на себя плот. Не сводя с Юлии глаз, он всем телом тянулся к ней, но плот тащил его вниз.
Юлия становилась все меньше. Потом ее закрыла мельница. Колесо вертелось, и казалось, оно целой сотней рук бьет Юлию по лицу. Ее лицо то возникало на миг, то скрывалось за лопастью колеса. Юлия поднималась на цыпочки, наклонялась в сторону, но мельница постепенно заслонила ее.
Ладо тащил плот. Вытянув шею, он хотел еще хотя бы раз увидеть Юлию, то тщетно! Перед ним стояла только старая мельница.
Ладо выдохся.
Плотовщики с криком соскочили с плота, по пояс очутившись в воде, с бранью выбрались на отмель, и все вместе взялись за канат.
Ладо молча сносил их нападки. Помог им привязать плот и, обессиленный, побрел к лачуге.
Там он упал на тахту и до утра провалялся без сна.
Такого половодья на Куре припомнить не мог никто.
Река не умещалась в берегах. С ревом катила свои мутные, сильные волны.
Мельница Степанэ боролась с волнами. Вода снесла висячий мостик и теперь напирала на мельницу. Волна накатывала на волну. Уже сломаны были перила. Перепуганные крысы карабкались на дощатый настил. Колесо вращалось с небывалой скоростью. Так быстро оно не вращалось никогда прежде. Казалось, что оно спешило разом пройти весь оставшийся до конца жизни путь.
Один Степанэ знал, что творилось с мельницей. В ковше не было зерна… Да если бы оно и было, жернова все равно не выдержали бы такого бешеного вращения.
Мельница развалилась… Скрипела,
Мельник метался по балкону бабки Мако, бился как безумный об стену в бессильной ярости.
Внезапно раздался оглушительный свист… Но на сей раз река несла не человека и не собаку…
Соседи высыпали на свои балконы.
Кура несла мельницу. Чья она, разобрать было трудно — все мельницы походили друг на друга, как близнецы!..
Степанэ изменился в лице. Он взбежал на второй этаж и теперь оттуда стал смотреть на разлившуюся Куру: мельница приближалась, покачиваясь, похожая на дракона, машущего огромным крылом. Глубоко сидящая в воде, она неотвратимо приближалась. Когда она поравнялась с балконом, Степанэ схватился за голову и зажмурил глаза. Раздался оглушительный треск, сопровождаемый воплями женщин.
Мельница наскочила на мельницу Степанэ, раздавила, сокрушила ее. Когда Степанэ открыл глаза, увидел, что от его «повелительницы» осталась половина, да и та опрокинулась беспомощно, на мгновенье показалась над водой, словно пытаясь вынырнуть, и пошла на дно.
Соседи только теперь заметили, что лодка рыбака, привязанная длинной веревкой к липе, легко скользит по волнам…
Кура буйствовала две недели…
Потом вода пошла на убыль, убралась со дворов, вернулась в свое русло.
Люди вышли из своих домов и обомлели — никогда не видели они такого простора! Двор никогда не был таким светлым. И лишь сейчас обратили внимание на то, что «Мадатовский остров» стоял в строительных лесах, лачуга немого Тома, лепившаяся к утесу, исчезла без следа…
— На Куре набережную строят, — сказал соседям Ладо. Он в последний раз зашел в свой двор. Пришел с двумя незнакомцами. Те отсчитали рыбаку деньги, потом сели в его лодку и поплыли вниз по течению. Ладо долго стоял под липой и смотрел на свою лодку, которой управляли чужие люди.
Ему оставалось вернуть долг, и он бегом пересек улицу.
В опустевшем духане его встретил Антон.
— А где Тасо? — невольно вырвалось у рыбака.
— Тасо ушла.
— Куда?
— Замуж вышла.
— Замуж?!
— А помнишь, сюда все парень ходил в черной косоворотке.
— Нет, не помню.
Ладо выложил деньги на стойку.
— Получай свой долг, Антон!
Рыбак со всеми был в расчете.
Смеркалось…
Рабочие разошлись. Остался один дядя Ладо. Засунув руки в карманы, он ходил по развалинам старого дома. Мне казалось, что он хочет утрамбовать их ногами.
Рабочий день давно закончился, и я тоже мог идти домой, но не уходил. Стоял на набережной и ждал дядю Ладо.
— Дядя Ладо! — наконец не выдержал я и окликнул его.
— Ты еще здесь, парень? — удивленно отозвался он и направился ко мне.
Мы пошли вдоль набережной.
— Теперь тут построят новый дом, — сказал он.
— Да, построят.
— Если тебя назначат прорабом, не забудь обо мне…
— Непременно, дядя Ладо.
— Ты не думай, я не только рушить умею…
Долгое время мы шли молча.
Наконец я первым нарушил затянувшееся молчание:
— Дядя Ладо, а где Тома?