Белый конь

Сулакаури Арчил Самсонович

Вагоны, казалось, бесконечно долго ползли друг другу навстречу, один сверху вниз, другой снизу вверх, медленно, незаметно приближались друг к другу.

— А ты ходишь в оперу, Лука?

— Редко.

— А я почти каждое воскресенье.

— Молодец!

— Смеешься?

— И не думаю.

Лука и в самом деле не думал смеяться над Маико, У него безотчетно вырвалось это слово. Но оно, судя по всему, испортило ей настроение. Маико съежилась на стуле в углу балкона, и без того худенькая, стала еще меньше.

А вагоны все ползли, постепенно сближаясь, а сблизившись, разошлись,

разминулись и снова двинулись по одной линии, медленно отдаляясь друг от друга, так же незаметно, как совсем недавно сближались.

— Я пойду.

— Что ты сказала?

— Ничего. Мне надо идти. — Маико встала, поправляя подол платья.

— Как хочешь. Но ты могла бы еще немного посидеть.

— Нет, я пойду.

— Хорошо.

Они вместе пошли по балкону и спустились по деревянной лестнице. Маико слишком быстро сбегала по ступенькам, и Лука предупредил ее, что перила расшатаны. Ступеньки кончались почти у самого барьера первого этажа, и там же, слева, начиналась другая лестница, которая соединяла первый этаж с двором. Но перила первого этажа были не так уж расшатаны, чтобы кто-нибудь мог свалить их одним махом, а тем более Маико. Маико, совсем не прикасаясь к перилам, свернула влево и так же быстро сбежала по другой лестнице во двор.

Обиделась, подумал Лука, наверно заметила, что я невнимательно ее слушал. И дались ему, в самом деле, эти вагончики, как будто в первый раз фуникулер увидел! Но в том-то как раз и дело, что еще малышом, едва научившись различать предметы, он только и делал, что с балкона глядел на Мтацминду, и настолько привык ко всему, что ничего не замечал. Если он и взглядывал туда иной раз, то это был скользящий, поверхностный взгляд, словно тень облака, мелькнувшая по склону.

Маико и Лука прошли через деревянные ворота и очутились на улице. В окнах уже горел свет. В ста шагах, на телеграфном столбе, мерцала электрическая лампочка, но, несмотря на это, было довольно темно.

— Ты замечаешь, Лука, как опустели улицы?

— Да, очень, — согласился Лука и немного погодя, когда Маико собралась уходить, сказал: — Я провожу тебя.

— Проводи меня до угла, а дальше я не боюсь. Оттуда уже наш двор виден.

Они шли медленно, не спеша. Возле хибарки, в которой жил старый чувячник, Маико взяла Луку под руку. Лука, честно говоря, почувствовал себя неловко, скованно, как будто ему на руки и на ноги навесили кандалы. Ему казалось, что он не шел, а ковылял, стараясь попасть в ногу с Маико. Но чем больше он старался, тем меньше ему это удавалось. Однако Лука ощутил и то, что это были прекрасные кандалы. Несмотря на безусловное смущение, он был бы все-таки огорчен, если бы Маико убрала свою руку. Прикосновение этой маленькой легкой руки невидимыми нитями связывало Луку с худенькой, девчушкой и приводило его в необычайное возбуждение, вернее, возбуждало в нем желание исповедаться.

Луке казалось, что он никогда и ничего не скрывал от Маико. Доверял все, делился радостями и огорчениями. И теперь, молча идя рядом с ней, он думал, что давно не оставался с Маико наедине, и у него скопилось много такого, о чем хотелось поговорить. Его переполняло желание открыть ей душу, но он так и не произнес ни слова, возможно, оттого, что ему нечего было сказать.

Так,

не проронив ни слова, они дошли до Водовозной улицы, откуда уже виднелся купол церкви, служившей оперным складом. Маико остановилась и сказала:

— Теперь я пойду сама.

— Давай я проведу тебя до ворот.

— Нет, я уже не боюсь, — сказала Маико и убежала, не попрощавшись. Она пересекла Водовозную улицу и исчезла в темноте.

Лука повернул назад. Теперь он быстрым шагом возвращался домой. Возле хибарки чувячника он замешкался и подумал: интересно, что сказали бы Андукапар или Мито, если бы увидели меня гуляющим под ручку с Маико. Андукапар — неизвестно что бы сказал, но Мито наверняка растрезвонил бы по всей школе эту новость, и Луке пришлось бы сносить расспросы и насмешки товарищей. Вообще-то, говоря по правде, было немного смешно гулять под ручку по ночным улицам, как будто они взрослые!

Когда он прошел через темную подворотню и повернул к своему дому, он услышал голос дяди Ладо. Дядя Ладо сидел под липой, одной рукой опираясь на стол.

Лука подошел к дяде Ладо.

— Присаживайся, — сказал дядя Ладо.

Лука покорно сел.

— Как поживаешь?

— Ничего, дядя Ладо, спасибо.

— Спер у тебя одежду этот негодник?

— Да.

— Много проходимцев на свете. Это, конечно, нелегко, но ты тогда человеком станешь, когда научишься различать мерзавцев… Я много таких встречал. — Дядя Ладо замолчал ненадолго и потом неожиданно спросил у Луки: — Ты можешь завтра встать в шесть утра?

— Могу, дядя Ладо.

— А не врешь?

— Не вру, дядя Ладо, я теперь почти не сплю.

— Должен спать… Детям нельзя не спать. Теперь ступай, а на рассвете я тебя жду, не подведи, поедем на рыбалку. Я бы не стал тебя поднимать чуть свет, но не смог найти помощника, все ушли. Проклятая война.

В другое время такое доверие необычайно обрадовало бы Луку, но завтра был день похорон тети Нуцы, и у Луки не лежало сердце к рыбалке.

— Знаешь что, Лука? Рыба все равно нужна для поминок. Часа за два мы наловим сколько надо. А варить я сам буду.

Глава шестая

Лука и в самом деле не спал всю ночь. Метался, ворочался, изредка погружаясь в дремоту. И тогда ему снилась голая Мтвариса. Только во сне ей как-то удавалось пролезть сквозь прутья решетки, и они вдвоем, Мтвариса и Лука, под руку прогуливались по больничному двору. Бассейн был наполнен прозрачной голубоватой водой, и в нем скользили золотые рыбки.

Лука просыпался от сильного внутреннего толчка. Потом его опять одолевала дрема, и теперь в прозрачном голубом бассейне вместо золотых рыбок плавали Лука и Мтвариса.

Во сне бассейн был намного больше, чем тот, который Лука видел в больничном дворе — высохший и замусоренный. Или они сами во сне становились меньше: он вплавь догонял Мтварису и никак не мог догнать. Но это преследование или стремление к Мтварисе приносило ему невероятное, дотоле неведомое наслаждение. Мтвариса, словно рыба, скользила в воде. «Какое счастье — купаться в луне, — говорила она, — это ведь луна, мы плаваем в луне, Лука, понимаешь…»

— Что с тобой, Лука?! Хочешь, я зажгу свет? — Это голос Андукапара.