Белый конь
Шрифт:
Лука не был ни слабым, ни трусливым, но в данном случае, как видно, особую роль играл район — географическое положение. Мысленно Лука часто заманивал этого чернявого мальчишку на свою улицу и беспощадно колотил его, но это было только воображение, мысли и мечты оскорбленного и униженного человека.
Лука, разумеется, мог привести друзей и сквитаться с этим разбойником, с этим непрошеным таможенником, на его же собственной территории. Но этого он не мог себе позволить, так как считал нечестным нападать всем на одного. И потом, струхнув в первый же день, он стыдился обнаружить свою трусость. Стыдился настолько, что, вспоминая
Три дня назад Лука опять заметил стоявшего на углу Чернявого и, стараясь не глядеть в его сторону, — авось хоть на сей раз оставит меня в покое, — быстрым деловым шагом продолжал идти к школе. В тот момент, когда он уже считал себя спасенным, «таможенник» окликнул его:
— Эй, дружок!
Лука окаменел от страха.
— Иди сюда! — позвал Чернявый с той стороны улицы. Прислонясь к стене, он манил Луку пальцем.
«Не пойду!» — упрямо подумал Лука.
— Иди сюда, говорю!
— Чего тебе?
— Иди сюда!
— Не пойду! — ответил Лука, хотя и сошел с тротуара на мостовую.
Краешком глаза Лука заметил, что там же стоял парень, который только что вышел из подъезда и теперь, сунув руки в карманы, наблюдал за ними. Может, он именно из-за этого парня так заартачился; раньше никто не присутствовал при его позоре и унижении, а теперь посторонний человек становился невольным свидетелем его трусости и слабости. На лице у самоуверенного «таможенника» погасла ядовитая улыбка. Он отошел от стены и лениво сделал несколько шагов вперед.
— Так, значит, не пойдешь.
— Не пойду!
Незнакомый парень направился к ним, он тоже шел неторопливо, не спешил приблизиться, наверно, ему было интересно, как будут развиваться события без его вмешательства. Чернявый стоял на краю тротуара, с лица его сошла недавняя улыбочка, и ее место заняло хорошо знакомое Луке выражение. Это был тот самый взгляд, от которого у Луки леденела кровь в жилах. Теперь Лука твердо решил не уступать, хотя бы сопротивление и стоило ему жизни.
Лука внезапно обнаружил, что прежний страх и робость исчезли. Удивительно, но это было именно так. Он сейчас меньше боялся двух противников, чем одного, которого почти ежедневно встречал на улице.
— Здорово, кореш! — приветствовал Чернявый незнакомого парня и даже улыбнулся ему с чувством явного превосходства.
— Какой я тебе кореш, сопляк!
— М-да… — сразу потерялся Чернявый. — Здравствуй, Ираклий.
Ираклий обернулся к Луке:
— Иди сюда, не бойся.
— А я и не боюсь! — ответил Лука, переходя улицу.
— Что у тебя с ним за счеты?
Лука пожал плечами.
— Драться не побоишься?
Лука смешался.
— Ты грузин?
— Грузин… — ответил Лука.
— Как тебя зовут?
— Лука.
— А ну, пойдемте подальше, — обратился к обоим Ираклий.
Они прошли шагов пятьдесят. Ираклий остановился возле каких-то ворот и заглянул во двор. Лука невольно посмотрел туда же: подворотня
— Ступайте и деритесь… — сказал им Ираклий, а потом обернулся к Луке: — Дай мне портфель, я подержу.
— С кем это я должен драться, неужели с ним? — засмеялся Чернявый. — Ведь если я его стукну разок, он ноги протянет! — Он сжал правую руку в кулак и медленно стал ее сгибать. — Ты посмотри, какие у меня мускулы?
Никогда в жизни у Луки так быстро и так сильно не колотилось сердце. Он побледнел, руки обмякли и повисли как плети. Когда противник с вызывающей смелостью вошел в ворота, Лука нехотя передал Ираклию портфель, успев при этом подумать: «Дать бы сейчас отсюда деру, а после сюда ни ногой, никогда в жизни!» Но не такой он был трус, чтобы поддаться этому позорному желанию.
Лука вошел в темную подворотню и приготовился к драке. Взглянув на противника, он подумал, что этот наглец, должно быть, еще никогда ни с кем не дрался. Он так смешно дергался и так неуклюже размахивал кулаками, что на какое-то мгновение Луке даже стало его жаль. Но он не стал мешкать, размахнулся и ударил кулаком в ненавистное лицо Чернявого. «Ой мамочка!» — взвыл тот и выскочил на улицу. Лука хотел дать ему пинка под зад, но едва достал убегавшего носком ботинка.
А сегодня, с опозданием явившись в школу, он обнаружил Ираклия, того самого «кореша», в собственном классе, смущенно сидевшего на последней парте. На перемене никто не вышел из класса, так как всех интересовал великовозрастный новичок, и все исподтишка его разглядывали.
Завидев Луку, Ираклий просиял и поднялся ему навстречу.
— Здорово, Лука!
— Здравствуй!
— Как живешь?
— Потихоньку.
— Ты больше не встречал того?
— Нет.
— И не встретишь. Второго такого труса на нашей улице нет и не было.
Одноклассники совсем опешили от того, что у Луки объявился такой дружок. Лука и Ираклий моментально поняли это, и свои прежние отношения, не сговариваясь, окружили еще большей таинственностью.
— А ты не видел его? — спросил Лука.
— Нет, не видел, — многозначительно улыбнулся Ираклий.
— А я бы очень хотел с ним встретиться.
— Да у него против тебя кишка тонка!
Весь класс, затаив дыхание, прислушивался к их беседе.
— Пошли во двор, покурим, — предложил Ираклий.
— Я не курю.
— Точно?
— Точно!
— Хотя да, я и забыл, что ты не куришь. Ну ничего, идем со мной просто так.
— С удовольствием, но мы не успеем, сейчас звонок будет.
— Правда?
— Да, сию минуту.
— Тогда пойдем на большой перемене.
Ираклий поднял руку, уже было взявшуюся за карман, и похлопал Луку по плечу.
Вскоре прозвенел звонок, и в класс вошел учитель грузинского языка и литературы Закария Инцкирвели, тщедушный седой старичок в золотом пенсне на большом, с горбинкой, носу. Закария Инцкирвели был старым педагогом, преподавал греческий и латынь в одной из тбилисских гимназий, но после изъятия их из программы взялся за родной язык и литературу. В нынешнем году его назначили классным руководителем, и он старался быть всегда строгим и справедливым. Справедливость его была признана всеми, а вот что касается строгости, то ребята быстро раскусили, что она была показной, и изрядно распустились, хотя и продолжали уважать старого учителя за его справедливость.