Белый конь

Сулакаури Арчил Самсонович

Инцкирвели, не читая списка, заметил новичка.

— Как твоя фамилия? — спросил он, садясь за свой стол.

Ираклий тотчас поднялся и вежливо ответил:

— Девдариани, уважаемый учитель.

— Имя?

— Ираклий.

— Кем тебе приходится Шалва Девдариани?

— Никем.

— Хороший человек был Шалва… Из какой школы тебя перевели?

— Из двадцать пятой.

Весь класс жадно внимал этому диалогу, всех без исключения интересовала биография новичка.

— Судя по всему, ты остался на второй год?

— Да, уважаемый учитель.

— Причем,

если я не ошибаюсь, ты оставался дважды.

— Так точно, уважаемый учитель.

Любопытство класса было напряжено до предела, потому что второгодников все видели сколько угодно, а вот дважды второгодника видели впервые!

— Ты производишь впечатление вежливого юноши… Но, как видно, для того, чтобы перейти из класса в класс, одной вежливости недостаточно, — заключил Закария Инцкирвели.

Ираклий покраснел и, очевидно, разозлился, потому что на лице его появилась кривая усмешка.

— Садись.

Ираклий сел.

Классный руководитель раскрыл журнал, пробежал глазами список и стал кого-то разыскивать в классе. Взгляд его остановился на Луке.

— Почему ты пропустил первый урок?

— Я опоздал. — Лука встал.

— Пусть завтра же придет твоя мать.

— Мама не сможет прийти.

— Почему?

Лука не ответил.

— Я спрашиваю, почему она не сможет прийти!

— Уважаемый учитель… — С соседней парты поднялась Маико. — Мама Луки за пять дней до начала войны уехала на Украину, чтобы повидаться с мужем, и до сих пор не вернулась.

— Ах, вот как? Почему же ты ничего мне не сказал?..

— Не знаю… А зачем говорить?

— Ладно. Садись.

— А тетушку похоронили месяц назад, — помолчав, добавила Маико.

— Садитесь. Садитесь.

Маико и Лука сели.

У Луки вдруг испортилось настроение, как будто он впервые услышал о том, что его мать без вести пропала. У него закружилась голова и на лбу выступил пот. Ему даже показалось, что его затошнило от голода, он оперся локтем о парту и закрыл глаза.

— Что с тобой, Лука? Тебе плохо? — зашептал сидевший рядом Мито.

— Ничего. Ничего… Сейчас пройдет… — ответил Лука.

Глава восьмая

После уроков Закария Инцкирвели встретил Луку в коридоре и позвал его в учительскую. Там он подробно расспросил о матери, потом проводил Луку до лестницы и подбодрил его:

— Не волнуйся, она непременно вернется.

Когда Лука вышел на улицу, он увидел возле школьного двора Маико. Остальные разошлись по домам. Ираклий, который предложил Луке покурить на большой перемене, смылся после урока Закария Инцкирвели и добрых пять дней вообще в школе не появлялся.

Маико и Лука пошла вместе. Лука чувствовал, что Маико сгорает от нетерпения, хочет узнать, зачем Луку оставил после уроков классный руководитель, но она сдерживалась и не решалась задавать вопросы. А Луке не хотелось разговаривать, и некоторое время они шли молча. Улица была почти безлюдной. Два раза им повстречался патруль. Патрульные не спеша расхаживали по улицам, иногда останавливая прохожих и проверяя документы.

В полном молчании они миновали несколько улиц и подошли к парикмахерской.

Эта парикмахерская приютилась рядом с домом Маико. Маико как будто догадалась, что Луке не хочется идти домой, и предложила: зайдем ко мне. Лука сначала отказывался, но потом согласился: ладно, зайду ненадолго.

Вокруг церкви стояли одноэтажные и двухэтажные домишки с крохотными деревянными балкончиками. Вымощенный речным булыжником дворик был чисто выметен. Лука и Маико пересекли двор и очутились за церковью возле голубой галереи. Маико достала из портфеля ключ, открыла дверь и пригласила Луку в дом.

Как только Лука вошел в полутемную прихожую, ведущую в еще более темную комнату, им овладело какое-то неприятное чувство, и он сразу же пожалел, что согласился сюда прийти. Он и сам не знал, отчего возникло это ощущение, но, едва войдя сюда, он уже мечтал поскорее очутиться дома. Он вспомнил, что обещал Андукапару вернуться пораньше. Во-первых, он должен принести ему хлеб, а входя во двор, он заметил, какая длинная очередь стояла у хлебного магазина. И во-вторых, надо помочь Андукапару клеить пакеты. Эту работу ему нашел Датико Беришвили. Он же приносил нарезанную бумагу и за каждый пакет платил Андукапару восемь или десять копеек.

Маико бросила портфель на тахту, покрытую ковром. Потом сняла синий жакет и повесила его на деревянную вешалку, прикрепленную к стене. Она взяла у Луки портфель и тоже небрежно бросила на тахту.

— Знаешь, Маико, пожалуй, я пойду.

— Посиди немного.

— Нет. Я обещал Андукапару принести хлеб.

— Я тебя не задержу.

— Нет… Нет…

— Андукапар немного подождет, ничего с ним не случится.

На застекленной веранде стояла тахта, комод и стол, покрытый клеенкой.

На столе возвышалась груда грязных тарелок.

— Вчера и сегодня с утра не было воды, — смущенно объяснила Маико, потом прошла в комнату и зажгла там свет.

Освещенная комната была намного просторнее, чем казалась ему из прихожей. Там тоже стояли стол и тахта. Вся обстановка состояла из двух никелированных кроватей, книжного шкафа, гардероба и венских стульев. С потолка на стену спускался пестрый персидский ковер, который целиком покрывал тахту. На стене поверх ковра висела выцветшая фотография женщины и мужчины в черной рамке.

— Это моя любимая тахта, — сказала Маико, быстро обошла стол и уселась на тахту среди мутак и подушек. Потом она поправила одну мутаку, подсунула ее себе под спину, вытянула ноги и удобно улеглась.

Лука как дурак стоял посреди комнаты и не знал, что делать: то ли сесть, то ли стоя наблюдать за причудами Маико. Она казалась очень довольной. Должно быть, ей нравилась тахта, которая придавала комнате уют и была, наверно, и вправду удобной.

— Я часто лежу вот так и мечтаю, — сказала Маико, — наши приходят поздно, и я всегда одна. Я очень люблю быть одна. — Теперь Маико перебралась на левую половину тахты. Опять поудобнее подложила под себя подушки и разлеглась, словно желая доказать Луке, что эта тахта для того лишь создана, чтобы такое крохотное существо, как она, могло лежать на ней, привольно раскинувшись и предаваясь мечтам.