Белый круг

Маркиш Перец Давидович

После доклада возбужденные ветераны психиатрического дела столпились возле кофеварки. Появились и пряники на золотом подносе одноразового пользования. Мирослав Г. подошел к Левину и легко коснулся его рукава.

– Доклад хороший, - сказал Мирослав.
– Особенно интересно про музей... У меня к вам дело, профессор. Можем поговорить?

– Дело?
– Левин цепко поглядел на Мирослава.
– Полчасика у меня, пожалуй, найдется.

– Выпьем кофейку где-нибудь, - поспешно предложил Мирослав, -

с пирожными. Я угощаю. Где тут хорошие пирожные?

– В Манхеттене, наверно, можно найти, - сухо предположил Левин.
– Я, знаете ли, по кафе не расхаживаю. Я домосед.

– Поехали!
– сказал Мирослав.
– Такси как тут ловят?

Общительный водитель, родом из одесского пригорода, не стал размениваться по мелочам и подкатил их к Уолдорф-Астории.

– Тут, ребята, и кофе дают, и какао, - напутствовал он своих пассажиров.
– Только свистните!

Нижнее кафе было освещено мягко и богато. Красивая девушка тихо играла на белом рояле.

– Шик!
– сказал Мирослав Г.
– Вот так надо жить, чтоб не было больно за бесцельно прожитые годы. Кто это сказал, не помните случайно? Лев Толстой? А стульчики какие!

– Нам эти стульчики не есть, - язвительно заметил Владимир Ильич Левин.
– Но давайте сядем... Итак?

– Так или не так, как говорится, - сказал Мирослав, привольно здесь себя чувствуя.
– А я сам буду из Франции, коллекционер. Собираю картины этих... ну...

– Импрессионистов?
– насмешливо подсказал Левин.
– Экспрессионистов? Кого?

– Умалишенных, - сказал Мирослав.
– И это по вашей части.

– Н-да, - сказал Левин, глядя холодно, как судак из ледяного бруска. И что ж?

– А то ж, - продолжал Мирослав.
– В вашем музее хранился такой Кац, мой родственник по матери. Он где?

– Умер, - откинувшись на спинку стула, сказал Левин.
– Скончался. И я, молодой человек, вот этими самыми руками закрыл ему глаза.
– Он медленно, как будто делал пассы, поводил ладонями перед лицом Мирослава.

– Ну это ясно, - сказал Мирослав.
– Спасибо, конечно... А где картины?

– Где картины...
– немного нараспев повторил Левин.
– Это нелегкий вопрос.

– Ничего, ничего!
– подбодрил Мирослав.
– Мы разберемся.

– Я и сам хотел бы знать, где сейчас эти картины, - сказал Левин.
– В девяносто первом году, после распада Союза, больница осталась бесхозной, и музей экспроприировали.

– Разворовали то есть?
– уточнил Мирослав.

– Ну да, грубо говоря, - беспечально кивнул Владимир Ильич.

– А кто?
– спросил Мирослав.
– У кого теперь искать-то?

– Местные власти, - пожал плечами Левин.
– Вот у них-то и ищите.

– На кой им Кац!
– усомнился Мирослав.
– Им

бараны нужны, мебель. Я этих чучмеков знаю.

– Сидел, что ли, с ними?
– поинтересовался Левин.
– Прекрасные, кстати, пирожные, нежные, но с московскими все же не сравнить - крем не тот...

– Я, если хотите знать, вообще не сидел!
– отрезал Мирослав, как козырного короля бросил на стол.
– А насчет Каца вот что: я его тут не бесплатно ищу, тот, кто мне в этом деле поможет, получит вознаграждение.

– Проценты?
– живо спросил Левин.

– Ну это как пойдет, - подумав, сказал Мирослав Г.
– Договориться всегда можно.

– Что же вы предлагаете?
– спросил Левин.
– Поконкретней, если можно.

– Он же у вас на руках умер, - сказал Мирослав.
– Напишите про него книжку, а мы напечатаем: "Профессор Левин. Гений в цепях" или что-нибудь в этом роде. Я бы и сам написал, но у меня времени не хватает.

– Интересно...
– Владимир Ильич приподнял очки и потер переносицу.
– А деньги?

– Доход от продажи книги - пополам, - сказал Мирослав.
– Половину вам, половину мне.

– Весь доход - мой, - твердо сказал Левин и, как ферзя по шахматной доске, двинул кофейную чашечку по полированной столешнице.
– Это не обсуждается.

– Допустим, - предположил Мирослав.
– А картины?

– Мне посчастливилось кое-что спасти, - уклончиво сказал Владимир Ильич.
– Если бы не я...

– Сколько штук?
– перебил, подавшись вперед, Мирослав.
– Только честно!

– Сто, если округлить, - вытянув палец, Левин очертил перед собою круг в воздухе.
– Плюс-минус, сами понимаете...

Сто картин Каца. Огромные деньги - Мирослав понимал это очень хорошо. Этот трупоед с его синдромом сам их и украл в сумасшедшем доме из музея, тут тоже вопросов нет. И хорошо сделал, что украл, иначе они гнили бы сегодня на помойке: местным козлам картинки психов нужны, как рыбе зонтик. Никому на свете, ни одной живой душе они были ни к чему - пока он, Мирослав, не дал им зеленый свет. И родственные чувства тут, между прочим, играют не последнюю роль: Кац ему все же не чужой, хотя и еврей и все такое.

– Они большие?
– спросил Мирослав.
– Картины?

– Разные, - прикинул Левин.
– Масло, карандаш. Акварели.

– Надо посмотреть, - решил Мирослав.
– Вы отсюда далеко живете? Метро идет?

– Проблема в том, что у меня их нет, - сказал Левин.
– Кое-что я продал, не стану скрывать, продал за копейки: охотников не нашлось, в очередь никто не вставал. Кое-что раздарил. Кое-что отправил в Европу, но и там никто не покупает... Да вы на меня так не глядите, я ведь не ваше продавал, а свое!